Вот вам и плоды ревности – безмерный ром, нелепый поединок, капитанские неприятности на дорогом костюме, и, наконец, очки в глотке.
Не ревнуйте людей, друзья мои, не надо!
Я усадил капитана на сортирный пол и прислонил его к стенке. Затем нацепил на него мятую и грязную белую фуражку, снял свой пиджак, прикрыл им доброго морячка, как одеялом, и прикрыл мистеру Смиту глаза – мне казалось, – из-за чрезмерного опьянения и отрыва от реальности, конечно, – что так его могут принять за спящего человека. Сейчас это может кому-то показаться смешным. А может, и нет.
Я вернулся к Патриции и всё ей рассказал. Как ни странно, она восприняла новость о капитанской кончине с завидной лёгкостью.
– Это нужно было сделать, но не здесь! Он всё равно бы нас сдал после твоего эффектного появления и из-за твоей долбаной ревности. Ты спутал карты, Якоб. Не нужно давать волю чувствам, – сказала она.
Оказалось, что она на ходу придумала, как использовать мою ревность во благо и исправить положение, но не ожидала, что капитаны, морские волки, которые привыкли к длительной качке и рому, могут портить дорогие костюмы таким варварским способом. Такого поворота она, конечно, предвидеть не могла – Патриция рассчитывала, что мы набьём друг другу морды и уедем. Но, как говорится, человек полагает, а боги располагают.
Но что нам было делать? Бежать из ресторации мы не могли, потому что я еле стоял на ногах, и бег меня самого убил бы. Пришлось довериться Патриции и её изобретательности, потому что изобретать я тоже в тот день не мог.
Пока я засыпал с вилкой в руке, Патриция вызвала слугу к нашему столу.
– У вас в сортире человек скончался, – сказала она.
Слуга сам чуть не отдал концы от доброй вести.
Вызвали полицию – всё как полагается в таких нелепых, а порой и смешных, случаях.
Приехал десяток полицейских – они всё оградили и всех допросили. Потом удивились такой необычной смерти в сортире термополии со звездой мистера Мишлена. Про самые дорогие в мире очки, которые застряли в глотке мистера Смита, мы умолчали, потому что не хотели придавать смерти отважного капитана комического привкуса.
Я тогда верил в то, что ничего весёлого в чужой смерти нет, и быть не может.
Полицейские люди попросили нас не покидать города до выяснения всех шокирующих обстоятельств и возможных причин ухода из жизни уважаемого гражданина. С нас даже не поленились взять расписку в том, что мы не свалим из Майами.
Мы подписали бумаги и отправились на таксомоторе из порта на аэродром. Патриция была крепкой женщиной – в тот день ей пришлось ей пришлось тащить Якоба Гроота на себе. А тот, хоть и был субтильным, но полторы сотни фунтов живого веса всё же имел.
Я привёз Патриции из Южной Америки её паспорт, который она забыла в гостях у доброго наркобарона, а мне его с любезностью отдала вдова Дона Карлоса, когда выдавала мне крупную сумму денег на непредвиденные расходы. Если бы Сильвия не отдала документ, то мы не смогли бы вернуться в Лондон, полагаю, – нам бы пришлось бегать по Америке от копов, которые уже нашли бы в глотке капитана мои самые дорогие очки, и скупать у преступного мира оружие и поддельные документы. А это, знаете ли, дело хлопотное и опасное.
Мой же паспорт был при мне – я с ним не расставался ни на минуту. Берегите документы и носите их с собой, иначе ваш побег может усложниться, а вы сами можете попасть в трудную жизненную ситуацию.
09
Мы прилетели в Лондон, купили мне новые очки и костюм.
Потом мы поехали к Каннингему, чтобы рассказать ему о наших приключениях в Америке.
Профессор встретил нас с особенным радушием, и даже расцеловал. Он предложил нам коньяк, а мы сказали ему, что Дон Карлос уже не представляет опасности для Мадам, и что она может быть спокойной.
Профессор же рассказал нам, что он знает про наши успехи, и что мадемуазель Ли побывала в туре, как того желала сама Мадам.
– Я хотел подобрать ей что-нибудь попроще, но Мадам настояла на глубокой древности. Не зря, говорит, мадемуазель Ли выучила египетский язык. Посетила наша красавица Древний Египет, и что интересно – вернулась живой и здоровой. А это, знаете ли…
– Сучка! – заключила Патриция.
Мы выпили коньяку.
Когда Каннингем узнал об истории с мистером Смитом, которую мы решили не скрывать от него, он расстроился.
– Вас теперь могут искать через интернациональную полицию, друзья мои! Опять наследили! На пустом месте наследили! Как вам можно что-либо доверить?! Не хватало ещё, чтобы они вышли на меня!
– Он вёл себя как дикарь! Поверьте! Грязно приставал к Патриции! Джентльмены так себя не ведут! – попытался я оправдаться.
– Ах! Джентльмены не ведут, говорите? Так надо было дать ему в морду! Ну или затопить в каком-нибудь омуте! Но не толкать же дорогие очки в глотку в общественном месте! Зачем? Зачем ты это сделал, Якоб?
– Честно говоря, я много выпил в тот день. И он испачкал мой дорогой костюм. Я же рассказывал Вам.
– А ты представь, что будет, если каждый очкарик начнёт совать свои очки в глотку каждому, кто на него… кто испачкает ему костюм?
Я пожал плечами, а профессор поправил свой парик.