Письма. Документы. Воспоминания

В Товариществе он оставил о себе самое светлое воспоминание как человек безукоризненной честности в жизненном обиходе, в отношении к искусству и Товариществу.

Левитан стал кумиром юношества – пейзажистов. Все передовые художественные общества стремятся заполучить его вещи на свои выставки, и картины его распродаются в первые же дни.

Но поздно. Силы надорваны, ослабело сердце. На выставке Левитан с трудом подымается по лестнице.

«Все бы хорошо, а вот от этого пустяка, – показывал на сердце, – нет настоящей жизни».

Товарищеский парадный обед. Высказываются всяческие пожелания. Усталое лицо Левитана вдруг вспыхивает, он приподымается, упирается одной рукой о край стола и, как будто стремясь куда-то вперед, воодушевленно говорит:

– Надо жить, и жить красиво! Надо побороть и забыть свои страданья, надо пользоваться жизнью, ее светом, ее радостью, как блеском солнечного дня. Мы еще успеем сойти в могилу, об этом нечего и думать, а сейчас выпьем последние сладкие остатки из жизненного бокала, упьемся всем лучшим, что может дать нам жизнь!

Он схватил бокал и звонко ударил о бокал соседа.

* * *

Весной в Москве получил от Левитана записку: просит зайти к нему, чтобы поговорить о его деле в Товариществе.

В назначенный день прохожу двор левитановского домика. Над дорожкой цветущие кусты сирени, а день солнечный, радостный, весенний. Дверь в передней оказалась открытой, в квартире пусто. Вошел в гостиную и из спальни услыхал голос Исаака Ильича:

– Вот видите – я лежу в постели, противная хвороба не вовремя… Идите ко мне, поговорим.

А мне нравилось осматривать гостиную, и я задержался. Много света, блестящий паркетный пол, чисто, изящно. Тонкие рамы, и картины в них мелодичные и точно благоухающие тонким ароматом.

Я вспомнил слова Левитана на обеде и подумал, что он умел и хотел пользоваться жизнью, как блеском солнечного дня.

А сейчас он лежал бледный и слабый на белоснежной подушке. Глаза стали еще более глубокими.

После короткого делового разговора Левитан погрузился в мечты о поездке в деревню и работе среди природы:

– Держит вот меня болезнь, а пора бы уже давно в деревню. Теперь там хорошо. Жаль, что упустил тягу. Ничего, и ранняя зелень хороша… тонкая-тонкая, с розовыми и фиолетовыми полутонами. Необыкновенная деликатность. Необходимо прежде всего прочувствовать эту мелодию. Вот из молодых сил у вас к ней прислушивается Бялыницкий-Бируля. Пусть поют все молодыми голосами этот гимн природы. Может, иначе, чем мы, – радостнее. А я тоже, как только подымусь, – сейчас туда, под солнце, к избам, к ярким полоскам озимей. Хорошо ведь, право же, хорошо!

Л.О. Пастернак

ВОСПОМИНАНИЯ О И.И. ЛЕВИТАНЕ

Просьбу поделиться воспоминаниями о скончавшемся в Москве художнике И.И. Левитане я готов выполнить тем охотнее, что это совпадает с естественной потребностью моей – отдать последний долг и почтить память дорогого товарища и сослуживца по Училищу живописи, ваяния и зодчества в Москве, где покойный состоял в течение 2-х последних лет преподавателем по классу пейзажной живописи.

Тяжело, почти невозможно сохранить спокойствие в такую минуту, когда находишься под свежим впечатлением рокового известия о смерти человека, с которым вместе работал и был связан многими сторонами жизни. Не только трудно собраться с мыслями, дать в спокойном тоне систематический обзор жизни и деятельности, но трудно примириться с фактом смерти этого симпатичного художника и человека. Не верится как-то, что Левитан умер, не верится, несмотря на то, что уже прошло несколько дней и можно бы привыкнуть к этой мысли, и потому еще, что в последние годы все, раньше его близкие, серьезно были обеспокоены его недугом – пороком сердца, и с тревогой следили за состоянием здоровья, внушавшим всегда опасения. Особенно встревожены были все в этот раз – последний раз – весной, когда он, сильно простудившись, слег и не подавал почти никаких надежд. Все же не верилось, что это случится, как и не верится сейчас. Не верится потому, что еще этой весной, как будто вчера, я слышу его голос, вижу его… Вот я у него, в его мастерской, перед самой роковой болезнью; вот он, полный творческих сил, бодрый, показывает мне, с обычным волнением, целую серию новых работ, то снимая со стены, то поворачивая к свету прислоненные к ней холсты разных размеров. Передо мной целый ряд новых, начатых или полуоконченных чудных работ!.. Целый ряд блестящих затей, новых художественных замыслов, новых мотивов, в которых еще с большей силой и прелестью развертывается его дивный дар – так поэтично передавать русскую природу. Целый ряд новых, широко и красиво начатых пейзажей-песен, с присущей ему чарующей прелестью, с особенным, ему лишь свойственным настроением и тонкой музыкой-словом, со всеми теми свойствами его тонкой художественности личности, которые на обычном языке у нас выражаются одним словом – по-«левитановски».