Письма Филиппа

– «Мы, когда ни будь, забудем себя и вовремя вспомним о том, что когда-то было нашим, но стало ничьим. Здравствуй сказал я себя, словно проснувшись и зажмурившись от яркого солнца, брёл по дороге своей судьбы. Воздушный бой был выигран нами и только. Но ведь мы проиграли и остались на суше перед боем с врагом лютым, но злость его заключалась в нас самих. Ох злость – это слабость наша перед врагом. Красивый день начинался с дождя и мы, разговаривая, шли вдоль дороги обмываемые потоками воды и без зонта. Вода текла по нам, как по стеклу. Я знал, что это когда ни будь кончится, но это никогда не кончается. Здравствуй, сказал я завтрашнему дню и прощай – вчерашнему. Мы разговаривали и звуки падающей воды смолкала на время, пока звучали наши голоса. Разве можно рассуждать о сложном, пока говорят звуки стихии и ты сам ощущаешь себя растворившимся в ней?! Представляю себя прошлым, бывают минуты, срываясь на крик получу представление о будущем и прошлое станет реальным ничем. По сравнению с болью физическое реально по сути, и суета наша – это личное наше рабство. Зависимость же от души пока что оставляет нас наедине с собой. И где тогда наше пресловутое Я, которое стремится в тот же миг обрести поддержку и не найдя её идёт на поиски, тем самым оправдывая своё существование в этом мире. Раскаяние и вопросы, возникшие после посещения «безвременно…» ушедших, кончина по усопшим за упокой их души и размолвки. Принять не Вас, как должное, или всё пройдёт само собой, как нечто преходящее по прихоти. Высокородная доля только тогда есть, если она проста в обращении и естественна в своём поведении. Абсолютная истина заключена сама в себе и не зачем её доставать оттуда. Видимо есть что-то неестественное, когда кого ни будь выгоняют из его собственного дома, даже из самых бескорыстных побуждений, при этом утверждая, что постигают истину. Возможность достать или познать её нереальна, у неё нет ограничений. Нельзя взять ветер, потому как невозможно определить его границы. Так и с истиной, трудно найти границу её тени, которую легко спутать со своей. Мысли в слух ответят моим побуждениям, разветвляя свои пути и всегда отвечаю: пророку всё едино без разбора. Ему подобало бы быть в виде ласковой плётки, которая хлещет сразу насмерть, при этом необходимо улыбаться и при этом действительно становится «смешно»».

– Скажи мне, куда ты идёшь?

– Я иду смотреть представление.

– А что ты надеешься там увидеть?

«Пришлец туманный и немой,

Красой блистая неземной,

К её склонился изголовью;

И взор его с такой любовью,

Так грустно на неё смотрел,

Как будто он об ней жалел.»

Владислав поцеловал Киру. Кира поплотней прижалась к нему и еле слышно продолжила, держа его двумя руками под руку:

«…То не был ангел-небожитель,

Её божественный хранитель…»

– «И не было тебя, и мысли мои, и всё прошло, и всё уже было. Приду к себе, приду один к себе, промолвлю застывшими губами, молчащими устами губ. Я подарю тебе подарок, я в красной ленте поднесу его тебе и напишу шуршащий я пергамент, потом я в тряпки заверну его. Оставлю я лежать его у ног твоих, оставим разговор о нас, направим наши помыслы на небо. В кромешной темноте мерцают звёзды где-то, а радуемся мы своей звезде. Не правда ли, мы странники в пустыне, мы путешествуем из года в год и смотрим сквозь стекло на время года, потом мы ставнями закроем то окно. Бездарность замыслов и скучный вид убогий, не радует не нас, не их, и кто сказал, что мы народ из многих! Я рад, но я ими убит. Так, глядя сквозь себя на всё вокруг, я замечаю, право, что пусто всё, скамеек даже нет, чтоб отдохнуть в пути…. Не знаю, право, я куда идти, и хорошо, что не узнаю.»

9 .

Всякое прежде чем напиться воды

Снова любуется радость передавая истину

И созерцая невидимое существование

Лишь того присутствие вечного движения общего

Самобытность остаётся сама собой – это лишь то, что есть

Единая связь. Ты есть символ бытия.