Спасибо за новогоднюю открытку, а также за присылаемые газеты; с их получением у меня заполнился существенный пробел. Сейчас заняты вплотную выпуском первого номера «Социалистического вестника» [462] , который как будто наконец выходит через 8-10 дней. Возня была из-за типографии (с русским шрифтом), которую здесь нелегко найти. Впрочем, значительная вина за запоздание падает на фирму Ладыжникова [463] , через которую мы вынуждены вести всю техническую сторону дела, чтобы не заводиться собственным техническим аппаратом для распространения, и т. д. Как водится, когда происходит запоздание с первым номером на целый месяц, то накапливается чересчур много материала. Мы выпустим поэтому двойной номер, но и то часть материала останется «в портфеле». […]
Даже непонятно со стороны, как это эсеры ухитрились разыграть таких дураков. Они, конечно, будут уверять, что это – не коалиция и что они поймали медведя, только он их уйти не пускает: что они добились от кадетов отказа от интервенции и блокады и т. п. Мы решили не церемониться и, помимо статьи в газете, разошлем по Европе декларацию с весьма решительным протестом, где заявляем, что, возобновляя коалицию, эсеры лишили себя права на доверие русских рабочих. Пусть они теперь не воображают, что мы их пустим в Вену [464] . Самым решительным образом будем протестовать, если они сунутся туда, как говорил В. М. [Чернов]. Воображаю, какой вой поднимется, когда мы опубликуем свое заявление. […]
Из русских газет видно, что на съезде Советов, кроме Фед. Ильича, еще говорил Далин об экономической политике, причем, как можно понять из более чем скудного отчета, одобрил, с оговорками, концессии и вышучивал план «регулирования» крестьянского земледелия, который теперь представляет квинтэссенцию большевистской мудрости. За границу теперь прибыли еще трое наших: Скоморовский, перебравшийся через Грузию, теперь в Кишиневе; затем два бундовца: О. Рабинович [465] (был фельетонистом в
У меня теперь является мысль, что если разрешение ехать в Париж я получу без строгого ограничения маленьким сроком, то, пожалуй, мне не стоит ехать до Вены, ибо пришлось бы пробыть в Париже немного более недели, а стоит поехать туда на месяц сейчас после Вены. По здешнему опыту я вижу, что надо, чтобы чего-нибудь достигнуть, жить некоторое время бок о бок с публикой, а в короткое время их, при их занятости повседневной работой, даже и выслушать себя не заставишь.
Не помню, упоминал ли я, что вернулся Ольберг, и в очень кислом настроении. Должен на днях поехать к Павлу Борисовичу, чтобы излить свою душу и посоветоваться, печатать ли ему свои наблюдения – для чего, собственно, он и ехал – или же припрятать их, чтобы не вредить грузинам. А он говорит, что, как ни прикрашивай, получается пренеприятная картина. Действительно, воспринимая даже его рассказы с некоторым недоверием, я настроился весьма минорно. После слышанного раньше меня уже не удивишь ни национализмом, ни своеобразным «демократизмом». Но когда слышишь рассказы, из которых явствует, что демократическая власть проявляется там с таким же патриархальным самодурством и хамством, как и диктаторская в Москве, то приходишь к печальному выводу, что социальная и культурная азиатчина даст одни и те же политические явления независимо от внешних государственных форм. Но если так, то трудно ждать, чтобы народ, который не может расценивать политические формы с точки зрения заложенных в них возможностей, подлежащих реализации лишь в будущем, мог бы защищать данные формы до конца, если его поманят хлебом и демагогией «близкой к народу» «власти Советов».
Посылаю Вам два подписных листа для сбора в фонд наших изданий. Думаю, что и среди наших «меньшевистских буржуев», как и среди французов, можно в Париже собрать немного денег, которые в переводе на немецкую валюту усилят существенно наш фонд.
Берлин начинает мне немного приедаться. В политике довольно уныло, погода отвратительна.
Жму руку. Привет Н. Е.