Письма из Гималаев

Завтрака пришлось ждать очень долго. Начальник носильщиков ни в какую не мог поднять своих людей, тут можно говорить о восточной лени. Если точнее, из палаток носильщики вылезали с большой неохотой, кроме того, начались трудности с грузами. Один кули в летах, бывший солдат, выбрал себе легкую поклажу и отказался взять тяжелый тюк, на который я ему указал. Пришлось устроить спектакль и поднести к его носу кулак, только тогда он подчинился. Далее последовали препирательства по поводу провизии для носильщиков, покрывал, котелков – брать или не брать. Несколько человек заявили, что больны. В итоге вышли только в одиннадцать.

Прокладывать новый путь всегда труднее, чем идти по известному, проторенному. А тут еще ночью выпал снег, и маршрут по леднику, который накануне вечером выглядел простым, оказался не столь безобидным. Ветер сдул снег с открытых поверхностей. Днем воздух не прогревался достаточно сильно, поэтому открытые участки теперь были покрыты гладким, словно отшлифованным льдом, внешне похожим на стекло, – ни малейшей шероховатости, а между выступами скопился свежий порошкообразный снег. Как следствие, много времени и сил уходило на то, чтобы либо вытаптывать ступени в снегу, либо вырубать их во льду. И когда мы наконец достигли места, известного под названием «желоб», – впадины во льду, глубиною около пятнадцати метров, а это лишь треть пути, стало понятно, что придется сильно постараться, чтобы добраться до площадки третьего лагеря.

Некоторое время мы шли по «желобу», он скрывал нас от непогоды, что было очень кстати, но затем снова оказались на открытом участке ледника, где свирепствовал ветер, поднимая снег. К счастью, дуло в спину, но лишь до момента, пока мы не обогнули массив Чангцзе, – тут ветер с Северного седла стал дуть прямо в лицо. Носильщики сильно устали, плюс сказывалась высота, и подъем был мучительным.

Я шел впереди, словно одинокая лошадь, в поисках наилучшего пути, поэтому пришел в третий лагерь первым. И тут появилось странное чувство: вспомнились события двухлетней давности, как увидел пустые кислородные баллоны, сваленные напротив каменного тура, который мы сложили в память о погибших носильщиках. Вопреки ожиданиям, тут мало что изменилось с тех пор, несмотря на то что ледник постоянно движется. Ботинки на ногах замерзли, и стало понятно, что на комфорт в лагере III надеяться не стоит. Я указал носильщикам, где разместиться (уже было 18.30), и достал из рюкзака четыре примуса. Три отдал носильщикам, четвертый – нашему повару. Затем установили две мидовские палатки[20] для нас, расположив их входами друг к другу на расстоянии около метра, чтобы было удобнее переговариваться.

Носильщики, кажется, совсем выбились из сил. Уже в шесть вечера было очень холодно, и мне стало не по себе от сложившейся ситуации. Сам-то я довольно быстро согрелся – неподражаемый Ками сотворил нечто вроде горячего ужина, и я улегся в удобном спальном мешке. Но единственное, о чем мог думать, – теплые спальники для носильщиков нужны уже здесь, хотя планировалось их использовать только в лагере IV и выше. Спальники находились в лагере II, а я не отдавал указаний второй группе носильщиков поднять их сюда завтра. Вторая группа, состоящая, как и первая, из двадцати человек, следовала за нами с промежутком в один день. Единственная верная мысль – встать с утра пораньше и добраться до второго лагеря, прежде чем носильщики оттуда выйдут наверх, – пришла в голову посреди ночи, и я сунул свои замерзшие ботинки под верхний слой спальника. Но к утру, разумеется, они по-прежнему были твердыми от мороза, и мне стоило больших трудов натянуть их на ноги.

Хорошо, что солнце в третьем лагере начинает светить рано, около 6.30, так что уже в семь я вышел, велев, чтобы половина наших носильщиков, а если возможно, то меньше, прошли вниз, к лагерю II, четверть пути, чтобы встретить вторую группу и помочь ей поднять груз в третий лагерь.