Письма из Ламбарене

Великая вина лежит на нас и на нашей культуре. У нас нет права раздумывать, хотим мы делать этим людям добро или нет, — это наш долг. Все то хорошее, что мы можем сделать для них, никак не благодеяние, а только искупление того ела, которое мы же ем причинили. На место каждого, кто умножал их страдания, должен прийти другой, несущий им помощь. Но если мы даже сделаем для них все, что будет в наших силах, то мы все равно не искупим и тысячной доли нашей вины. Это и есть тот фундамент, на котором должны быть воздвигнуты все доводы «милосердия».

Итак, владеющие колониями народы должны знать, что они несут огромную нравственную ответственность перед населением этих колоний.

Разумеется, и сами государства должны всячески содействовать искуплению этой вины. Но делать это они смогут только тогда, когда все общество в целом проникнется убеждением, что это необходимо. К тому же государству одному никогда не решить задачу человеколюбия, ибо в основе ее лежат отношения между обществом и индивидом.

Государство может послать в колонию лишь то количество врачей, каким оно располагает и какое бюджет этой колонии позволяет принять. Известно, что есть большие колониальные государства, где не хватает врачей, чтобы занять даже предусмотренные штатами места, хотя тех вообще-то говоря, далеко не достаточно. Итак, главную задачу, которую ставит нам человеколюбие, призваны решить как общество в целом, так и отдельная личность.

У нас должны быть врачи, которые бы по доброй воле соглашались работать среди негров в самых глухих районах, в опасных климатических условиях, и принимали на себя все тяготы жизни вдали от родины и цивилизации. На основании собственного опыта могу заверить их, что за все, от чего они откажутся в Европе, им будет великой наградой то благо, которое они принесут там.

Но, оказавшись в глухом краю, среди местного населения, которое живет в бедности, врачи эти подчас не смогут заработать даже себе на пропитание, не говоря уже о том, чтобы полностью окупить свое пребывание там. Значит, на родине у них должны найтись люди, которые бы обеспечили их самым необходимым. И этими людьми должны стать мы все. Но кто же, еще до того как это будет понято и признано всеми, — кто должен сделать в этом направлении первые шаги?

Братский союз, тех, кто сам отмечен печатью страдания. Кто же эти братья?

Те, кто испытал на себе, что такое страх и физическое страдание, сплочены воедино во всем мире. Между ними существует некая незримая связь. Вместе ощущают они тот ужас, который несет им жизнь, вместе хотят избавиться от боли. Пусть тот, кто избавлен от мук, не думает, что теперь он снова свободен, что он может преспокойно вернуться в жизнь и занять в ней прежнее место. Однажды изведавши боль и страх, он должен теперь помогать другим противостоять боли и страху, насколько го и другое вообще в человеческих силах, и приносить избавление другим людям — так, как оно было принесено ему самому.

Тот, кого помощь врача спасла от тяжелого недуга, должен способствовать тому, чтобы помощь эту получили и те, кому ее вообще неоткуда ждать.

Тот, кого операция спасла от смерти или от мучительной боли, должен способствовать тому, чтобы там, где все еще неограниченно господствуют смерть и боль, милосердная анестезия и спасительный скальпель скорее могли начать свое дело.

Мать, которая обязана помощи врача тем, что ее ребенок остался с ней и не лежит в холодной земле, должна помочь, чтобы к несчастной матери, живущей там, где вообще нет никакой медицинской помощи, пришел врач и пощадил ее так, как некогда пощадили ее самое.

Там, где человека ждал весь ужас предсмертных мук и где искусство врача сумело смягчить его, стоявшие возле его одра должны сделать все от них зависящее, чтобы и другим людям, теряющим своих близких, было даровано такое же утешение.

Вот оно, братство тех, кто отмечен печатью муки; это на них лежит обязанность добиваться, чтобы колонии были обеспечены необходимою медицинской помощью. Она должна составиться из их подношений, принесенных в знак благодарности. Как их доверенные лица должны ехать туда врачи, чтобы для несчастных, страдающих в этой глуши, было сделано все, что должно быть сделано во имя человечности и культуры.

Мысль, которую я высказываю здесь, рано или поздно овладеет всем миром, ибо она неодолимо понуждает к действию и разум, и сердце.

Но настало ли время посылать ее сейчас в мир? Европа разорена и повержена в бедствия. Вокруг нас столько нужды и горя. Так можем ли мы еще думать о тех, кто так далеко?

У правды нет урочного часа. Ее время всякий раз наступает тогда и именно тогда, когда она кажется самой несвоевременной. Заботы о тех, кто в беде — у себя дома или на далекой чужбине, правомерны уже тем, что они пробуждают нас от бездумного равнодушия и вызывают к жизни дух человечности.