Письма из Ламбарене

В течение тех нескольких недель, когда раненый находится в больнице, я держу спустившего курок боя у себя, чтобы родственники больного не могли причинить ему никакого вреда, чтобы они не похитили его и потом не вымогали за него крупной суммы в возмещение понесенного ими урона. Бою велено прислуживать на кухне, и он помогает Матильде Коттман мыть посуду. Радуюсь, что мне удается наконец достичь соглашения между раненым и стрелявшим касательно уплаты за причиненный ущерб. Бой должен заплатить пострадавшему около ста шиллингов, по десять шиллингов в месяц, и дает ему в придачу еще козу. Обычай туземцев требует, чтобы тому, чья жизнь подвергалась опасности, в уплату непременно давалось что-то живое. Если бы человек этот лишился руки, бой обязан был бы купить ему жену.

Немало серьезных разговоров веду я с этим негром, потрясенным всем, что он пережил на войне. Г-жа Херман он тоже полюбился. Когда она приходит к нам в больницу, чтобы прочесть вечерние молитвы, он всегда является одним из первых.

В декабре нам привозят одного бенджаби с лесного участка на озере Азинго. Он и его спутники за три дня умудрились съесть большого слона, которого они неподалеку оттуда убили, и в горле у него застрял кусок твердого слоновьего мяса.

Американец, который находится здесь с начала октября и которому мы вскрываем один за другим глубоко лежащие абсцессы мышц, начинает заново учиться ходить. Я уже почти потерял надежду его спасти. Исхудал он невообразимо.

Среди находящихся у меня на излечении белых больных есть один человек, который совсем недавно прибыл сюда искать счастья. Лесоторговцы-негры, на которых он положился в деле разработки богатого лесного участка, воспользовались его неосведомленностью и выманили у него большую часть привезенных им с собой денег. С тем, что у него еще осталось, он собирается теперь вернуться домой, как только окончательно оправится после солнечного удара, который здесь очень быстро его настиг.

Уже несколько недель, как сам я из врача превратился в пациента. Еще во время моего первого пребывания здесь у меня были язвы стопы, которые потом хорошо зарубцевались; теперь же на строительстве мне несколько раз случалось ушибить ногу, и в результате новых травм язвы мои опять открылись и причиняют мне много неприятностей. Прихрамываю, но продолжаю ходить. Когда мне становится совсем плохо, меня укладывают в больницу. Но мне надо быть весь день внизу, иначе строительство не сдвинется с места. Хуже всего при таких язвах стопы это нервное возбуждение, вызванное затяжною жгучею болью.

12 декабря в домике для нового доктора и для белых больных готова наконец одна комната. До ночи работаю там вместе с моим плотником-негром, навешивая двери и ставни. Как я прав, что не слушаю советов нового доктора и Матильды Коттман, которые из-за моих больных ног хотят запретить мне работать на строительстве! Не далее как 13 декабря являются сразу шестеро больных европейцев, которых необходимо принять, и среди них женщина с ребенком; состояние последнего внушает серьезные опасения. Муж этой женщины тоже болен. Вскоре выясняется, что один из прибывших страдает сонной болезнью. Спустя несколько дней к нам поступает еще один европеец. И вот на рождестве у нас — американец все еще здесь — восемь пациентов-европейцев. Если бы не эта ко времени приготовленная комната, куда я поместил четверых больных, я бы решительно не знал, что с ними со всеми делать. Двоих г-н Херман и его жена устраивают у себя. Плотника-негра, который готов уже был оставить меня в беде, ибо не любит, чтобы его торопили, мне с помощью хорошего подарка удается уговорить остаться.

Сочельник мы проводим печально. Женщине, которая лежит у нас в доме, очень плохо. В то время как, расположившись возле украшенной пальмы, мы поем рождественские песни, фрейлейн Коттман сидит у нее на краю кровати и старается успокоить заливающуюся слезами больную. Внизу на склоне холма до глубокой ночи горит свет: американец празднует у себя в палате свое выздоровление. Он снова может ходить и начал уже помогать мне на строительстве.

В первый день рождества больную вместе с мужем и ребенком увозят от нас на пароход. Как она радуется свежему воздуху! Доедет ли она до Европы?

IV. Зима и весна 1925

Новый год начинается у нас плохо. Мы все трое больны. Второй доктор лежит с фурункулезом. Матильда Коттман тоже больна. У меня самого наступило ухудшение: язвы мои распространяются выше по ноге. Не могу надеть ботинок. Ковыляю в деревянных башмаках. Едва справляемся с самым необходимым в нашей работе.