Письма из Лондона

– Спасибо. Любезно с твоей стороны. Вот только дома-то никого и нет, – сказала Руби, устремив взгляд на трещинку в носике чайника. – У меня больше нет семьи.

– А друзья? Ты вроде из таких девчонок, у которых друзей без счета. – Мэри говорила мягким голосом. Осторожно.

Руби покачала головой:

– Не совсем так. Те люди, которых я знала в Нью-Йорке, были так – приятелями, но не больше. Не… настоящими. – Она замолчала, с опозданием поняв, что повторяется.

– Ну, зато здесь у тебя есть друзья, – сказала Мэри. – Посмотри-ка на меня на секунду, посмотри – я не укушу. Вот так. А теперь послушай меня: у тебя есть друзья здесь, в Англии. Есть. И ты не должна это забывать. Ты меня слышишь?

– Да, Мэри, – ответила Руби, а потом ей пришлось отвернуться. Иначе она могла бы расплакаться – впервые на памяти человечества.

– Ну а теперь приканчивай это жалкое изделие, которое выдают за сосиску в тесте, и в путь.

Когда они проехали Уатфорд, Мэри резко свернула на обочину.

– У нас пустая покрышка?

– Что у нас? А, прокол. Нет. Бензин почти на исходе. Нужно долить. – Мэри вышла, наклонила свое сиденье вперед и вытащила из-под него металлическую канистру. – Надеюсь, этого хватит, чтобы доехать до дома.

– А разве не опасно ездить с канистрой бензина? А если попадешь в аварию?

– Не было выбора, – сказала Мэри, наливая топливо в бензобак «Остина». – Это не моя машина, у меня нет карточек на бензин. Пришлось купить у приятеля. О, черт, все руки облила. Если Найджел будет упрямиться – не станет возмещать мне расходы на бензин, я сделаю так, что он об этом пожалеет. Сама увидишь.

Они вернулись в машину, Мэри, продолжая жаловаться на запах бензина от рук, завела машину, и они снова тронулись в путь. Они обе были голодными и недовольными, когда добрались до Центрального Лондона. Мэри ехала вниз по Шут-Ап-Хилл, а на улицах быстро смеркалось.

– Высади меня у ближайшего метро, – предложила Руби. – Тебе нужно еще машину вернуть на место до захода солнца.

– Ты не обидишься?

– Ни в коем разе, – ответила Руби. – Смотри – мы выезжаем на Эдвард-роуд. Высади меня здесь. До завтра?

– До завтра – да. Но имей в виду – не с первыми лучами солнца, мне нужно будет отлежаться после такого дня.

На следующее утра Руби с утра погрузилась в работу. В какой-то момент она подняла глаза и увидела календарь на стене. Почему же это не пришло ей в голову раньше?

– Представить не могу, как я могла об этом забыть, – пробормотала она себе под нос.

– Забыть о чем? – спросила Нелл.

– День благодарения. Сегодня.

– Ваш американский праздник? Тот день, когда вы благодарите Всемогущего за освобождение от матери Англии?

– Ха-ха. Нет, Питер, это скорее про пилигримов и их трапезы после первого урожая. Так нам, по крайней мере, в школе говорили.

– И что вы делаете в этот день? Ходите в церковь?

– Большинство просто сытно обедают. Жареной индейкой, картошкой и тыквенным пирогом. В Нью-Йорке еще и парад устраивают, с огромными воздушными шарами, телегами, иногда по улице даже звезды кино идут, а на последней телеге едет Санта-Клаус.

– Тыквенный пирог? Министерство продовольствия, что ли, такое выдумало? – заметила Нелл, сморщив нос.

– Похоже, так и есть. Там ужасно много крема и сахара. Так я, по крайней мере, думаю. Сама я этот пирог никогда не пекла.

– И ты собираешься праздновать? – спросил Питер.

– Не знаю. Я не чувствую, что должна быть за что-то благодарной. Не в этом году, – сказала Руби, чувствуя, как на нее вдруг накатила тоска по дому.

– Но ты же жива, да? – дружелюбно заметила Нелл. – Много других согласились бы оказаться на твоем месте.

– Я знаю. Ты права, я знаю.

– Конечно, я права. Так что давай-ка отпразднуем твой странный американский праздник подобием ленча внизу.

Той ночью, свернувшись калачиком на кушетке в подвале отеля в ожидании сигнала отбоя, Руби позволила себе мысленно перенестись в Нью-Йорк. В прошлом году она гуляла сама по себе, смотрела парад Мейси[11], а потом вернулась домой и съела традиционный обед вместе с другими постояльцами. И сегодняшний день прошел хорошо, правда, порой она чувствовала себя одиноко.

Она прожила в Англии уже пять месяцев и за все это время не написала никому в Нью-Йорке, а никто из ее знакомых не попытался ее найти. Она, сама того не ожидая, обрела дом в Англии. Впрочем, думала она, этот дом не навсегда, потому что война когда-нибудь кончится, и она вернется.

Вернется в Америку, но не домой. Потому что дом она нашла здесь, в этом побитом и упрямо прекрасном городе, на который ночь за ночью обрушиваются с небес смерть и разрушение. Здесь было единственное место в мире, которому Руби принадлежала по-настоящему. И одно это, решила она, было достаточной причиной благодарить судьбу.