– Поначалу – да, но, посмотрев готовый фильм, даже обрадовался. Это было ужасно. Но то ли еще началось, когда импресарио, который нас пригласил…
– Мистер Мортимер Хьюитт Таккер.
– Да, спасибо, Беатрис, – мистер Таккер оказался полным шарлатаном. Он устроил Нику гастроли от одной помойки до другой. Некоторые были такие поганые, что в сравнении с ними самый захудалый театр казался респектабельным, а публика не желала слушать шекспировские монологи. На одном из представлений примерно через неделю после начала гастролей кто-то швырнул в Ника разбитую бутылку и раскроил ему лоб, прямо до кости. Пришлось зашивать – представляете: этакие швы во весь лоб снизу доверху.
– Да, – добавила Виола, – а когда у него спрашивали о шраме, он неизменно отвечал, что получил его на дуэли – сражался за честь мамы.
– Мы тогда состояли в браке всего несколько месяцев, и я начала беспокоиться – не совершила ли я ошибку. Понимаешь, мои родители категорически возражали против этого брака. Он был почти на двадцать лет старше, и мы не успели познакомиться, как обручились.
– Через неделю после знакомства! – воскликнула Беатрис. – Кто в это может поверить? Через неделю!
– Да, но это история на другой раз. А Ник был великолепен. Он отказался возвращаться домой побежденным и вскоре начал завоевывать симпатии повсюду. И он был такой забавный. Мы посетили столько интересных мест. Водопад Ниагара, Новый Орлеан, Сан-Франциско, Канада – все было прекрасно, хотя я главным образом запомнила бесконечные поездки на поездах из города в город.
– Виола сказала что-то про снежную бурю?
– Да. Мы были в Альберте, у горных подножий, и наш поезд застрял в снегу. Я никогда так не мерзла.
– Вы ездили с ним в Голливуд, когда снималась «Зима тревоги нашей»? – спросила Руби.
– Можешь себе представить – фильм снимали в Англии! Для Ника так было гораздо проще, хотя я не стала бы возражать против зимы в Калифорнии.
– Мне понравился этот фильм, – немного задумчиво проговорила Руби, вспоминая. Хотя она в те времена жила на совсем скудные деньги – жалованье практикантки-стенографа было таким жалким, что у нее почти ничего не оставалось после выплаты аренды, – ей всегда удавалось наскрести деньги на еженедельный поход в кинотеатр. – Я его видела не меньше трех раз. Ваш муж такой красивый и обаятельный. Невозможно было не симпатизировать королю Ричарду.
– Он был превосходен в этой роли, правда? Так ужасно, что он заболел. А заболел он спустя несколько месяцев после окончания съемок, и он так радовался своей славе. Дорогой наш.
– Мне не хватает папы, – сказала Беатрис. – Я иногда спрашиваю себя, что бы он сказал обо всем этом. Война, сражение за Англию, необходимость торчать в убежище ночь за ночью.
– Он бы постоянно жаловался, – не раздумывая сказала Ванесса. – Нарушал бы все правила, каждый день к нам бы приходил дружинник из ПВО, потому что он не соблюдал бы правила затемнения.
– А когда мы сидели бы здесь, он непременно ночь за ночью читал бы свои любимые монологи этим своим громким голосом, его «Серьезным театральным голосом» – так он его называл, а соседи приходили бы с претензиями, – радостно продолжила Виола.
– Я бы с бóльшим удовольствием слушала музыку, чем «Гамлета», – сказала Беатрис. – Ви, ты нам не споешь?
– Хорошо. Как насчет «Соловей пел на Беркли-Сквер»?
Услышав это, Джесси счастливо вздохнула.
– Ой, пожалуйста, мисс Вай. Вы поете «Соловья» лучше Веры Линн!
– Не сказала бы, – ответила Виола, но откашлялась и любезно начала петь.
Слушая, как поет Виола, Руби поняла, почему та пользовалась таким успехом на эстраде. У нее был чистый и приятный голос, чудесно выразительный, и, хотя она не видела лица Виолы, но чувствовала все, что чувствовала Ви, просто слушая ее песню.
– У меня не останется голоса для завтрашнего представления, если вы всю работу свалите на меня, – предупредила Ви. – Ну-ка присоединяйтесь. – И она начала петь «Где-то над радугой».
Одна песня следовала за другой, час сменялся часом, и когда прозвучал отбой воздушной тревоги, Руби с облегчением вернулась в свою комнату, правда, слегка разочарованная тем, что пение кончилось. Ей не хватало смелости стать запевалой в какой-либо песне, но ей нравилось вступать в хор и слушать, как поют другие.
Ванесса настояла на том, чтобы девочки остались до утра, потому что метро уже закрыли на ночь, а машину найти так далеко на западе в такой час было практически невозможно. Они гуськом потянулись вверх по лестнице. Вай решила разделить комнату с Беатрис.
– Даже не говори, что хочешь уступить мне комнату, – сказала Вай, опережая Руби. – Я там уже сто лет не живу, и мне будет вполне удобно с Би. Всем спокойной ночи, и не позволяйте бомбардировщикам прилетать к вам.
– 14 –
Руби, помогая утром мыть посуду, поняла, что ее переполняет ощущение удовлетворенности. Впервые за… все время, сколько она себя помнила, она проснулась с чувством надежды. Даже счастья. Это было для нее так неожиданно, и она даже не знала, что ей с этим делать.