Письма из Лондона

В палате для раненых стояли полумрак и тишина, занавески вокруг некоторых кроватей были задернуты. Доктор Бэнньон подвел их к одной из медсестер и, прошептав последние извинения, исчез в коридоре.

– Меня зовут сестра Милн. Я пробуду здесь остаток вечера. Сейчас я проведу вас к мисс Бьюканен. Мы задернули занавески, чтобы у вас была хоть небольшая приватность.

На Мэри был больничный халат, и, если не считать бинтов у нее на голове, выглядела она почти как всегда – ни на лице, ни на руках ни ушибов, ни царапин. Она была укрыта как следует подоткнутым одеялом, и, если бы Руби не знала, что случилось с ее подругой, она решила бы, что Мэри просто спит.

В огороженном занавеской пространстве стояли два стула, Руби взяла один, подтащила его поближе к кровати.

– Садитесь, – сказала она Качу. – Возьмите ее за руку. Я знаю, доктор сказал, что она без сознания, но это не значит, что она не может слышать вас. Настало время, когда вы можете сказать ей все. Я буду ждать вас снаружи.

– Ты будешь неподалеку?

– Да, я буду рядом.

Она поплотнее задернула занавеску, чтобы никто не стал свидетелем прощания Кача, и отошла на расстояние, достаточное, чтобы не слышать, что он будет шептать любимой женщине. Она стояла, дрожа, не понимая, почему в больнице поддерживается такая низкая температура. Ведь пациентам наверняка нужно тепло.

Чьи-то добрые руки взяли ее за плечи и подвели к ближайшему стулу.

– У вас шок, – сказала сестра Милн. – Это вполне естественно. Посидите здесь, я вам принесу чая.

Она взяла кружку из рук медсестры, горячую, чуть не обжигающую ее пальцы, и попыталась сделать глоток. Но при такой дрожи в руках трудно было пить, не проливая.

– Выпейте, – подбодрила ее сестра. – Как только выпьете, вам станет получше.

Руби сделала глоток, и хотя вкус чая вызывал у нее отвращение, она почувствовала благодарность за его сладковатое тепло. По-видимому, больницам выделили дополнительный сахар для таких случаев.

– Будь у меня что-нибудь покрепче, я бы вам дала, – сказала сестра.

– Спасибо. Этого достаточно.

Она слышала голос Кача – бормотание, которое она не пыталась разобрать. Подслушивать его сейчас было бы по-настоящему подло. Она терпеливо ждала, пила чай, выпила даже сладковатую жижу на дне в надежде, что это придаст ей силы встретить то, что грядет.

– Руби?

Она в один миг пересекла палату.

– Да, Кач?

– Я закончил. Я… хотите посидеть с нами?

– Конечно. – Она взяла второй стул, перенесла его на другую сторону кровати, взяла подругу за руку, невольно залюбовалась красотой ее длинных, изящных пальцев.

– Она едва дышит, – сказал Кач.

Руби пощупала пульс на запястье Мэри. Пульс едва прощупывался, и если она что и ощущала, то лишь слабое покалывание, не больше. Они с Качем сидели, смотрели и слушали. Дыхание Мэри становилось все реже, и наконец она слабо выдохнула в последний раз.

– Кач, – прошептала Руби.

– Я знаю.

Слезы катились по его щекам, он уронил голову на кровать, его плечи вздымались в беззвучных рыданиях. Он слепо протянул руку, сжал холодные пальцы Мэри и нежно поцеловал ладонь.

Это была агония. Утрата. Любовь. И Руби уже ничего не могла сделать.

Не могла поблагодарить Мэри за дружбу. Не могла сказать, как восхищается ей, как ценит ее. В муке Кача она видела отражение собственной сердечной боли, потому что она тоже любила Мэри. Любила ее, как настоящего друга, каким и была для нее Мэри. Ее первый настоящий друг.

Он встал, его качнуло, и Руби бросилась к нему, чтобы не дать упасть.

– Я в порядке, – сказал он. – У тебя есть платок?

– Есть, хотя он немного мокрый.

– Неважно. – Он вытер глаза, сунул платок в карман пиджака, распрямил плечи. – Ну вот. Теперь я готов.

Руби и Кач планировали похороны и при этом вкалывали до изнеможения на работе. Вопрос о том, чтобы пропустить неделю, не стоял. И не в последнюю очередь потому, что Мэри пришла бы в ярость, услышав такую идею. Кач бóльшую часть недели провел у себя в кабинете, периодически выходил на летучки, которые неизбежно заканчивались слезами Нелл или криками Найджела, недовольного кем-то.

Поскольку Мэри никогда не выражала никаких желаний относительно своих похорон, было решено, что Кач и Руби попытаются устроить ее мемориал таким образом, чтобы ничем ее не оскорбить.

– Может, и, хорошо, что она никогда не высказывалась на этот счет, – сказал он в какой-то момент. – Один бог знает, что бы она заставила нас сделать. Не исключаю, что среди ее пожеланий мог быть и погребальный костер викингов.

– Я думаю, она бы поняла, что мы стараемся изо всех сил сделать как лучше, – сказала Руби, которая слишком устала, чтобы услышать шутку в замечании Кача. – Я получила ответ от викария шотландской церкви в Ковент-Гардене. Заупокойная служба может начаться в одиннадцать часов в четверг. Ванесса предложила после похорон принять всех, кто захочет прийти.

– Спасибо ей, – рассеянно сказал Кач.

– Извините, не могу не спросить… вы не получали никаких известий?..

– От Беннетта? Нет. Я оставил послание у него на работе, но ответа пока не было. Если он сможет приехать, он приедет.

– Конечно. Ну, я, пожалуй, пойду работать.

– Руби?