Письма из Лондона

– Да?

– Спасибо, что посидела со мной. Когда рядом поддерживающий тебя человек, горе переносится легче. Не знаю, как бы я выдержал все это без тебя.

– Это такая несправедливость. Пережить столько ночных бомбежек и погибнуть сейчас. Мы все уже считали, что Блиц закончился. Столько недель без налетов – и на тебе.

– Это несправедливо, но то же можно сказать почти обо всем, что принесла война. И если уж на то пошло, сама жизнь несправедлива. Единственная возможность – хватать счастье, когда оно приходит, и наслаждаться им, пока оно есть.

Их глаза встретились. Прошло несколько секунд почти невыносимого молчания, и внезапно они оба расхохотались.

– Она бы за такие слова оторвала вам голову, Кач.

– Это точно, – согласился он. – А теперь за работу. Я дам знать, если Беннетт объявится.

Беннетт позвонил только в утро похорон. Его звонок разбудил Руби сразу после рассвета, телефон звонил так настойчиво, что она, полусонная, поплелась вниз, полная решимости разбить трубку об голову того, кому хватает наглости звонить в такое безумное время.

– Да? Кто это? – пролаяла она в трубку, забыв про требования Ванессы всегда, снимая трубку, называть их номер телефона.

– Руби? Это Беннетт.

– Где вы?

– Я в Англии, но в нескольких часах езды. Руби… это так горько. Я узнал только сегодня утром.

– Вы говорили с Качем?

– Да, – несчастным голосом сказал он. – Он, казалось, понял.

– Конечно, он все понимает. И я тоже. И это не имеет значения, потому что вы вернулись. Вы успеете вовремя. Служба начинается в одиннадцать.

– Да. Я немного опоздаю, но буду.

Он пришел, когда они входили в церковь, и, обняв Кача, взял Руби под руку, и они сели на скамью в первом ряду, между Качем и Ванессой. Когда подошло время первого чтения из Библии, именно Беннетт встал и подошел к лекторию.

– Из книги царя Соломона.

«Возлюбленный мой начал говорить мне:
встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди!
Вот, зима уже прошла; дождь миновал, перестал;
цветы показались на земле; время пения настало,
и голос горлицы слышен в стране нашей;
смоковницы распустили свои почки, и виноградные лозы, расцветая,
издают благовоние.
Встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди!»[17]

– 16 –

Сентябрь 1941

Еще одно утро понедельника; Руби тащилась по ступенькам в офис «ПУ», мучаясь мыслью, что ее ждут пять с половиной дней страданий.

Со времени смерти Мэри прошло два месяца, а Кач не демонстрировал никаких признаков того, что он выходит из тумана скорби, которая цеплялась за него, словно ядовитый газ. Руби пыталась помочь, осторожно спрашивала, не хочет ли он поговорить с ней, приглашала его на обед к Ванессе. И даже на ленч в «Старом колоколе».

И при этом новостей было столько, что некогда было передохнуть. В конце мая был потерян Крит, занятый армиями Оси, а месяц спустя началось немецкое вторжение в СССР, и к концу лета Советы были катастрофически близки к полному поражению. А когда это случится, не уставал повторять Кач всем и каждому, Гитлер снова обратит внимание на Западную Европу и вернется к вторжению в Британию, сколько бы его ни откладывал. Это был всего лишь вопрос времени.

Руби не сомневалась, что Кач выпивает прямо на работе – обыкновенное дело среди большинства журналистов, которых она знала, но совершенно не в духе ее редактора и друга. Неделю назад она уловила в его дыхании резкий запах алкоголя, а чуть позже, на летучке, он не раз запнулся. То, что он плохо питался, тоже не шло ему на пользу, одежда свисала с его широких плеч, а судя по состоянию его волос и обросшему щетиной лицу, он давно не принимал хорошую ванну.

Она снова и снова пыталась дозвониться до Беннетта, но ни разу не смогла застать его в квартире. Единственным человеком, который знал, как связаться с Беннеттом, был Кач, а Кач не говорил, были ли у него контакты со старым другом.

Ухудшало ситуацию еще и то, что Руби отчаянно не хватало Мэри. В конце лета было немало мрачных дней, когда Руби отдала бы что угодно за парочку практичных советов или одну невеселую улыбку ее подруги. Чтобы разогнать грусть, Руби хватило бы Мэри даже в ее дурном настроении.

Она поняла, что случилось что-то ужасное, едва войдя в дверь. Ивлин плакала – уравновешенная, здравомыслящая, бесконечно благоразумная Ивлин, которая, казалось, никогда не бывает в плохом настроении, она даже первые дни и недели после смерти Мэри пережила довольно спокойно – ее глаза были красными, но она и вида не подавала, что творится в ее душе.

– Что случилось? – спросила Руби, чувствуя, что страх сжал ее сердце. – Кто-то?..

– Нет-нет. Просто здесь капитан Беннетт и мистер Беннетт. Кач не вернется.

– Что? – выдохнула Руби. – Никогда?