Письма из Лондона

– Я смотрю, ты здесь обосновалась. Не возражаешь, если я восстановлю свои права на этот кабинет?

– Нет, конечно. Я сюда приходила, только когда мне требовалась несколько минут тишины.

– Или чтобы спрятаться от Найджела?

– И это тоже. Иногда. А вы… вам лучше?

Вопрос казался ей не вполне корректным, но все же лучше, чем делать вид, будто ничего не случилось.

– Лучше. Хотя по-настоящему хорошо мне уже никогда не будет. Потеря Мэри… след этой раны не излечится никогда. Я должен научиться жить с этой болью. Принять тот факт, что моя жизнь продолжается и у меня работа, нужная обществу. Я не говорю уже о друзьях, которые переживают за меня и желают мне добра.

– Да, желаем, – подтвердила Руби. – Мне следовало бы четче дать вам понять это. Нам всем следовало бы.

Он ответил на это театральной гримасой.

– Не забывай, что мы, все остальные здесь, англичане, и мы предпочтем жевать битое стекло, чем говорить о своих чувствах. – Он помрачнел. – Я сегодня утром пролистал последние номера. Мне предстоит теперь разгребать эти авгиевы конюшни.

– Я знаю, вы с Найджелом старые друзья, – начала она, не желая оскорбить или еще сильнее огорчить его, – но пока вас не было, тут происходил какой-то кошмар. Мы с Нелл считали дни.

– Я поговорил с ним – он уже написал заявление об увольнении. Его здесь больше нет.

– Господи, – воскликнула Руби, пораженная быстротой принятия решения. – А вы сможете найти кого-нибудь на его место?

– Думаю, смогу, но сначала я хочу поговорить с тобой. Это место за тобой, если хочешь. Если ты можешь отказаться от чисто журналистской работы. По крайней мере, временно.

– Вы уверены? Ведь Найджел мне особо и не давал ничего делать.

– Уверен, Руби, и снова хочу сказать: я отношусь крайне отрицательно ко всему, что он тут натворил. Но вопрос остается: ты хочешь занять должность заместителя главного редактора? Или предпочитаешь оставаться штатным корреспондентом?

Ее согласие позволило бы ей сделать шаг – большой шаг – по карьерной лестнице. Естественно, разумно было бы принять предложение Кача. Но она не хотела становиться редактором – она была корреспондентом до мозга гостей, именно этой работой ей и хотелось заниматься.

– Если я вам нужна, чтобы помогать в редакторской работе, я готова, но, откровенно говоря, я скучаю по авторской корреспондентской работе. Найджел предпочитал внештатных сотрудников. После вашего отъезда я не написала ни одного оригинального текста.

– Я знаю – и «ПУ» много потерял от этого. Можешь считать себя свободной от редакторского чистилища.

– Спасибо. И я останусь, пока вы не найдете человека на это место. Вы ведь вроде сказали, что у вас есть кандидат?

– Да. Старый друг. Чех по рождению, но он почти все свое детство провел здесь. Он несколько лет проработал в Германии – он знает с полдюжины языков – и нацисты некоторое время продержали его в тюрьме. К счастью, ему хватило ума перебраться сюда, как только его выпустили в начале тридцать девятого года. Если бы не это, один бог знает, где бы он теперь был.

– И где он работал, когда перебрался в Англию?

Лицо Кача потемнело.

– Нигде. В прошлом году его отправили в лагерь для интернированных, и, несмотря на все мои усилия, на усилия Гарри, Беннетта и многих наших друзей, он оставался в лагере до начала последнего лета. Все это просто нелепость – Эмиль самый ярый враг нацизма, каких я встречал в жизни. Есть еще одна тема, которой нам хорошо бы заняться, – условия пребывания в лагерях для интернированных. Я и прежде думал об этом. Как там относятся к людям. Эмиль говорит, что содержание там вполне пристойное, но его точка отсчета – нацистский лагерь. Я думаю, что в среднем для интернированного человека уже один факт лишения его свободы – немалая травма. Мы можем всех их разместить в отеле «Савой», но все равно это будет несправедливо.

– Вы уже говорили с ним?

– Нет. Я хотел сначала поговорить с тобой. Узнать, не хочешь ли ты занять это место.

– Тогда чего же вы ждете? Ему можно позвонить? Пригласите его на ленч в ближайший день. Так вы сможете представить его всем нам.

– И дать ему возможность принять решение, уточнив, хочет ли он работать в таком сумасшедшем доме?

– Да, Кач. Именно так.

Эмиль Бергман вскоре встретился с Качем и Руби в «Старом колоколе». Миниатюрный и стройный, он тщательно зачесывал волосы назад со лба и при разговоре отчаянно размахивал у лица изящными руками. Он казался намного старше Кача, хотя Руби подозревала, что они ровесники.

Он был дружелюбен, но сдержан, и принадлежал к той категории людей, которые выслушивают других, а когда предлагают свое мнение, то обдуманное и взвешенное. Он молча (если не считать изредка произносимых им «конечно, конечно») выслушал Кача, который поведал ему о трудностях, переживаемых журналом, о необходимости вернуть читателей, отвернувшихся от них за время катастрофического пребывания Найджела в кресле главного редактора.

– Ну? Что скажешь? Тебе это интересно? – спросил Кач.