Георгию Борисовичу Федорову и Марьяне Рошаль
19.5.1971
Здравствуйте, мои дорогие!
В первых строках письма пойдут извинения и оправдания: – за то, что не поздравил Георгия Борисовича: не было сил копаться на дне рюкзака в поисках точного адреса. Пусть, дорогой мой друг и шеф, у Вас не болит сердце и пусть ничто не ввергнет его в боль. Что оно навечно пребудет добрым и нужным людям – в том я нимало не сомневаюсь, как не сомневаюсь и в том, что все остальное будет, если не безмятежно, так терпимо; – за то, что адресуюсь вам оптом: именно сейчас у меня запарка с письмами, а я тороплюсь ответить, ведь ваши письма и так шли дней десять.
И тут я перехожу к недоуменной части своего письма: вы ни словом не обмолвились по поводу своего затянувшегося молчания. Просто так или были какие-то обстоятельства, от информации о которых вы меня оберегаете?
Большое спасибо за добрые слова о стихах – они мне очень и очень нужны и важны. Там многое – очевидно и для меня – надо чистить и кромсать, ну уж когда-нибудь и как-нибудь, сейчас где уж!
За время нашего – не краткого – перерыва в письмах я был погружен в чтение документов и книг о народовольцах, декабристах, провокаторах, жертвах, палачах, следователях и пр. Это такая пронзительная, такая скорбная и перепутанная вещь – история русской интеллигенции. Я почему так ухватился за статьи Б [нрзб]. Он создал методологический прецедент непростых решений. Скажем, в случае с русскими революционерами: или пример для подражания, тема для аналогии – или «бесы» [нрзб] или, как бы утонченно оно ни высказывалось, – приманка для категорической (стало быть, ложной) позиции. Вот, например Гершензон в блестящей статье о «Памятнике» доказывал, что Пушкин писал примерно так: это вы, чернь, оцените меня за «чувства добрые», а сам я ценен как раз тем, что вам не уразуметь: «звуками сладкими и молитвами». Блистательно обкраденный Пушкин!
Неизменная поучительность – в чтении переводных немецких романов.
Наверно, ощущение глубокой вины делает современную литературу ФРГ такой совестливой и проблемной. Это я о романе Ленца «Урок немецкого», который начал читать в «Ин. литературе». Кроме того, они мудры, даже ученость, излишнюю в худож<ественной> лит<ерату>ре, легко прощаешь за мудрость. А это уже о романе Гессе «Игра в бисер».
И вот у меня не осталось места для выражения самой главной мысли. А она неизменна: пускай будет в вашем доме мир, покой, успех – счастье. Крепко вас целую.
Ваш Илья.
Герцену Копылову
24.5.71
Дорогой Гера!
Крым, не давший тебе отдохнуть, – для меня только некое литературное обозначение. У моей сестры есть дагеротип (именно!), где я изображен в испанской шапочке в Крыму. Стало быть, я там был в первые годы своей жизни – но в мемуары мои крымские впечатления никак войти не могут. И вроде бы поездил, поколесил, а начнешь считать – и там не был, и тут не был – нигде не был.
Твои мысли по поводу ассимиляции культур – предмет, давно меня интересовавший. Конечно же, если нет намека на национальное неравноправие, слияние это идет совершенно безудержно. Можно пожалеть при этом, что канал ассимиляции в стороне от приобщения к духовному миру, скажем, Скрябина или Достоевского: это дает козырь культурному и добросовестному националисту, – он «летке-еньке» противопоставляет, скажем, в нашем случае, пророков, и естественный процесс начинает выглядеть уродством. Но и претендовать на более высокую степень ассимиляции тоже непозволительно, раз уж большая часть самих ассимилирующих далека от собственных ценностей. Национализм, который я почувствовал во всех посещенных республиках, – противоречие между умом и неудовлетворенным, протестующим сердцем. Традициям все-таки место в национальной памяти, а не в жизни; меня особенно злили временами наши московские интеллигенты, которые сами ходят на просмотры фильмов Бергмана, выставки французов, а «народу» предоставляют широкую возможность «не терять своего лица» в частушечном идиотизме.
На вопрос об элите предельно отвечает рациональная, но умная книга «Игра в бисер». Боюсь, что подмеченное тобой изменение лица «народа» и «элиты» захватывает область мод и образа развлечений, и только: первых они не отучили от неприязни к серьезным ценностям и стадности, вторых – от конформизма и духовного высокомерия. Впрочем, следует признать, что «народ» я знаю плохо: сказывается отсутствие корневых связей; вторых – тоже: кишка тонка – недостаточная образованность. В моем – межеумочном – положении находятся многие; может, отсюда так много брюзгливого внимания к этим вопросам.
Все эти рассуждения перед лицом твоих личных неприятностей – кажутся тебе досужими. Но что можно сделать, никто ведь не живет без «креста». Пошлость: но у тебя действительно хоть наука в запасе.
Желаю тебе бодрости и успехов.
Илья.
Галине Гладковой
25.5.71
Дорогая Галка!