Читаем Письма из заключения (1970–1972) полностью

Я постарался действовать по твоему рецепту: не отвечал в ожидании твоего письма. Оказалось, что черта с два дождешься, больше меня не проведешь. Мне, правду сказать, иной раз приходится затрачивать физическое усилие и внушения совести, чтобы сесть за письмо. Но что поделаешь? Пословицы и поговорки все ответили за меня: «Хочешь кататься…», «труд кормит…» и пр. Меня как раз не оставляет досада, что во многих письмах я пишу об одном и том же. Но что я могу поделать: книги я прочитываю новые не каждый день, а со всеми близкими хочется поговорить, посудачить.

Твои стихи о Новолесной[132] для меня – нить памяти. Слово-то хорошее и точное: «Лицейских». Как бы его вновь и ненасильственно обрести нам – дух лицейской беззаботности и любви к веселому слову? Очевидно, все-таки это уж невозможно, и нам следует принимать друг друга новыми – озабоченными и утомленными.

Сашка, твой мучитель, уже, наверное, большой и серьезный. Сохранил ли он приветливость и общительность своего грудного возраста?

Мне кажется, по твоим письмам, что тебе сейчас предельно необходим отдых. Лето прошлое ведь у тебя было страшноватое. Уедешь ли ты куда-нибудь в эти месяцы? А издательство – что издательство? Черт с ним, с издательством[133]. Пиши мне, подруга, не ожидая легкости, вдохновения и собственной веселости. Я что и не пойму, то, в общем-то, угадаю. А так, при бесписьмице, чего доброго при встрече и не поймешь друг друга – не приведи бог.

Крепко тебя целую и желаю покоя и просветов.

Твой Илья.

Марку Харитонову

23.5.71

Мой дорогой Марик!

Каждое из десяти примерно писем, которые я пишу сегодня, 23 мая с.г., начинается с извинения за задержку с ответом. Такая была задерганная неделя, что я позволил себе отдых. Больше постараюсь не позволять.

«Лунина» я прочитал, многим уже написал о глубоком впечатлении, которое книга произвела на меня. Странно даже, как это я тебе не написал об этом.

Меня наконец-то порадовала «ИЛ». Прежде всего, начало «Урока немецкого». Роман обещает быть интересным и, как большая часть того, что доходит до нас в переводе с «западнонемецкого», – совестливым и покаянным. Кстати, там же и статья о современной немецкой «новой волне». Я не знаю, насколько объективен анализ автора, но его пересказы и цитаты оставляют горькое чувство растраты сил. (Хотя и в пересказе – формальные возможности для произведения, в котором есть «о чем» говорить, – очень перспективные.) Наверно, у меня вкусы середины: в живописи это что-то на уровне присутствия «литературы», как у импрессионистов, в литературе – ну хотя бы Белль.

В последнем номере «Вопросов философии» доброжелательная статья о «новых левых». Но автор обходится без фактов, получается слишком академично и бесстрастно для явления, о котором мы так много говорили когда-то.

Я так и не прочел у Гессе последней – индийской – новеллы. Они меня, новеллы, разозлили своей ненужностью, литературным, так сказать, приложением к уже сказанному. Откровенная схема – вот что делает этого мудреца далековатым, по масштабам, от Т. Манна. Впрочем, его еще следует перечитывать. Романа Аксенова я читать не стал. Куда там – «Мефистофеля» никак не могу начать. Обойдусь без Аксенова, ладно уж, похожу в отсталых.

Необходимость написать кучу писем и обилие всяких дел по распорядку дня заставляют меня оборвать на полуслове. Поговорим ужо, даст бог, я надеюсь.

Крепко тебя обнимаю. Илья.

Георгию Борисовичу Федорову

7.6.71

Дорогой Георгий Борисович!

Недавно в «Литературной газете» выступил министр связи и пообещал наладить ямскую службу. Надеюсь, это благоприятно скажется на нашем с Вами общении и на моих интеллигентских нервишках. Там же изложен доклад Наровчатова, но, – скажу без лести – один мой корреспондент изложил его куда интереснее ‹…›

Перейти на страницу:

Похожие книги

Том 4. Материалы к биографиям. Восприятие и оценка жизни и трудов
Том 4. Материалы к биографиям. Восприятие и оценка жизни и трудов

Перед читателем полное собрание сочинений братьев-славянофилов Ивана и Петра Киреевских. Философское, историко-публицистическое, литературно-критическое и художественное наследие двух выдающихся деятелей русской культуры первой половины XIX века. И. В. Киреевский положил начало самобытной отечественной философии, основанной на живой православной вере и опыте восточно-христианской аскетики. П. В. Киреевский прославился как фольклорист и собиратель русских народных песен.Адресуется специалистам в области отечественной духовной культуры и самому широкому кругу читателей, интересующихся историей России.

Александр Сергеевич Пушкин , Алексей Степанович Хомяков , Василий Андреевич Жуковский , Владимир Иванович Даль , Дмитрий Иванович Писарев

Эпистолярная проза