Письма к Аттику, близким, брату Квинту, М. Бруту

2. Этого я, мне кажется, достиг, ибо они изведали и мою щедрость и присутствие духа. Я вел войну с самыми воинственными из всех, взял много укреплений, много их опустошил. Сенату я послал письмо не без оснований. Поддержи меня своим мнением[5395]; делая это, ты в значительной мере окажешь услугу общему делу.

DCCXCVII. Титу Помпонию Аттику, в Рим

[Att., XVI, 8]

Путеольская усадьба, 2 ноября 44 г.

1. Когда я буду знать день своего прибытия, сообщу тебе. Я должен дождаться поклажи, которая прибывает из Анагнии, да и рабы больны. В календы вечером мне письмо от Октавиана; он замышляет большое дело; ветеранов, которые находятся в Касилине и Калации[5396], он склонил на свою сторону. Не удивительно: дает по пятисот денариев[5397]; думает объехать остальные поселения[5398]. Он имеет в виду именно, чтобы война с Антонием происходила под его водительством. Поэтому, предвижу я, через несколько дней у нас будут военные действия. Но за кем нам последовать? Прими во внимание имя, прими во внимание возраст[5399]. А от меня он требует, во-первых, тайной беседы со мной либо в Капуе, либо невдалеке от Капуи. Это — по-детски, если он считает, что это возможно тайно. Я объяснил в письме, что это и не нужно и не возможно.

2. Он прислал ко мне некоего волатеррца Цецину, своего близкого, который сообщил следующее: Антоний с легионом жаворонков[5400] движется к Риму, требует денег у муниципий, ведет легион под знаменами. Он спрашивал совета, направиться ли ему в Рим с тремя тысячами ветеранов или удерживать Капую и перерезать путь наступлению Антония, или выехать к трем македонским легионам[5401], которые совершают переход вдоль Верхнего моря; они, он надеется, на его стороне. Они отказались принять подарок[5402] от Антония, как этот[5403], по крайней мере, рассказывает, и осыпали его грубой бранью и покинули, когда он произносил перед ними речь. Что еще нужно? Он[5404] объявляет себя вождем и считает, что мы не должны отказывать ему в поддержке. Я, со своей стороны, посоветовал ему направиться в Рим. Ведь мне кажется, что на его стороне будет и жалкая городская чернь и, если он внушит доверие, даже честные мужи. О Брут, где ты? Какой удобный случай ты теряешь[5405]! Этого я, действительно, не предсказывал, но думал, что что-либо в этом роде произойдет. Теперь я спрашиваю твоего совета: приезжать ли мне в Рим или остаться здесь, или бежать в Арпин (в этом месте — безопасно)? В Рим, чтобы не обратили внимания на мое отсутствие, если будет видно, что кое-что произошло[5406]. Итак, разъясни это. Никогда не был я в более безвыходном положении.

DCCXCVIII. Титу Помпонию Аттику, в Рим

[Att., XVI, 9]

Путеольская усадьба, 4 ноября 44 г.

Два письма в один день мне от Октавиана — теперь уже о том, чтобы я немедленно прибыл в Рим: он хочет действовать через сенат. Я ему — что сенат не может собраться до январских календ; это я, действительно, думаю; но он добавляет «по твоему совету». Что еще? Он настаивает, я же отговариваюсь. Не доверяю возрасту[5407]; не знаю, с какими намерениями. Ничего не хочу без твоего Пансы. Опасаюсь, что Антоний силен, и не хочется уезжать от моря, и боюсь каких-либо подвигов в мое отсутствие. Правда, Варрону замысел мальчика не нравится; мне наоборот. Если у него есть надежные войска, он может иметь на своей стороне Брута[5408], а дело он ведет открыто. Он делит на центурии в Капуе, выплачивает жалование. Вот-вот, вижу я, будет война. Ответь на это. Удивляюсь, что мой письмоносец выехал в календы из Рима без твоего письма.

DCCXCIX. Титу Помпонию Аттику, в Рим

[Att., XVI, 11]

Путеольская усадьба, 5 ноября 44 г.

1. В ноны я получил от тебя два письма, одно из которых ты отправил в календы, другое — накануне. Итак, сначала на более раннее. Радуюсь, что ты одобряешь мой труд[5409], из которого ты выбрал самые цветки. Они мне показались более пышными благодаря твоей оценке; ведь я страшился твоего знаменитого красненького карандашика[5410]. Что касается Сикки, это так, как ты пишешь: я насилу удержался от упоминания о той страсти[5411]. Поэтому коснусь этого без какого-либо осуждения Сикки или Септимии, только чтобы дети детей[5412] знали, что он[5413] без Луцилиева фалла[5414] имел детей от дочери Гая Фадия[5415]. О, если бы я дождался дня, когда эта речь[5416] распространится так свободно, что проникнет даже в дом Сикки! Но «нужно то время, которое было при тех тресвирах»[5417]. Пусть умру я, если не остроумно! Ты же прочтешь Сексту[5418] и напишешь мне о его суждении. «Один стоит для меня десяти тысяч»[5419]. Остерегайся вмешательства Калена и Кальвены[5420].