Письма к Аттику, близким, брату Квинту, М. Бруту

3. Мы решили немедленно доставить письмо городскому претору Корнуту, который, ввиду отсутствия консулов[5689], исполнял, по обычаю предков, обязанности консулов. Сенат был созван немедленно и собрался в полном составе вследствие слухов и ожидания письма от тебя. После прочтения письма Корнут столкнулся с запретом со стороны религии ввиду указания пуллариев[5690], что он недостаточно внимательно отнесся к знамениям, и это было подтверждено нашей коллегией[5691]; поэтому дело отложили на следующий день.

Но в тот день у меня из-за твоего достоинства был большой спор с Сервилием[5692]. Когда он своим влиянием устроил так, что его мнение было объявлено первым[5693], сенат в полном составе покинул его и голосовал против; когда же сенат в полном составе соглашался с моим мнением, которое было объявлено вторым, то, по предложению Сервилия, Публий Тиций[5694] наложил запрет. Дело отложено на другой день.

4. Пришел подготовленный Сервилий, враждебный самому Юпитеру[5695], в храме которого дело обсуждалось. Как я сокрушил его и в каком сильном споре отбросил наложившего запрет Тиция, — предпочитаю, чтобы об этом ты узнал из писем других; из моего — только следующее: сенат не мог быть более строгим, более дружественно настроенным к твоей славе, нежели был тогда; но сенат не больший друг тебе, чем все государство. Ведь весь римский народ и люди всякого рода и сословия единодушно сплотились для освобождения государства.

5. Итак, продолжай, как ты действуешь, и вверь свое имя бессмертию, а все это, имеющее вид славы, — собрание знаков пустого блеска, презирай, считай кратковременным, поддельным, шатким. Истинное украшение — в доблести, которая возвеличивается сильнее всего большими заслугами перед государством[5696]. Эта возможность у тебя величайшая; так как ты получил ее и держишь, заверши так, чтобы государство не было перед тобой в меньшем долгу, чем ты перед государством. Ты узнаешь, что я не только поборник, но и прославитель твоего достоинства[5697], полагаю, что это — мой долг как перед государством, которое мне дороже моей жизни, так и перед нашей тесной дружбой. К тому же среди тех забот, какие я проявил ради твоего достоинства, я получил большое удовольствие, еще лучше поняв хорошо известное мне благоразумие и верность Тита Мунация в его необычайном расположении и заботливости по отношению к тебе. За два дня до апрельских ид.

DCCCXXXIX. Марку Юнию Бруту, в Грецию

[Brut., II, 2]

Рим, 11 апреля 43 г.

Цицерон Бруту привет.

1. О замечательном отношении Планка к делу государства, о его легионах, вспомогательных войсках, средствах ты мог заключить из его письма, копия которого тебе, полагаю, прислана[5698]. Легкомыслие, непостоянство и всегда недоброжелательное отношение к делу государства со стороны твоего родственника Лепида, для которого первым предметом ненависти после брата[5699] являются близкие, ты, я уверен, уже понял из письма твоих.

2. Меня тревожит ожидание, которое совсем уже дошло до крайнего предела. Ведь вся надежда связана с освобождением Брута[5700], за которого я очень боюсь.

3. У меня здесь достаточно дела с неистовым человеком — Сервилием, которого я терпел дольше, нежели допускало мое достоинство, но терпел ради государства, чтобы не дать падшим гражданам человека, правда, не особенно здравомыслящего, но все-таки знатного, чтобы они сплотились вокруг него, что они все же делают[5701]; но я считал, что его не следует отталкивать от дела государства. Терпимому отношению к нему я положил конец: ведь он начал проявлять столь сильное высокомерие, что никого не считает свободным. Но в деле Планка он воспылал невероятным негодованием и в течение двух дней так спорил со мной и был так сломлен мной, что он, надеюсь, навсегда станет скромнее. Но во время самого этого спора, когда дело обсуждалось особенно горячо, за четыре дня до апрельских ид мне в сенате было вручено письмо от нашего Лентула[5702] — о Кассии, о легионах, о Сирии; после того как я тут же огласил его, Сервилий пал; кроме него — многие: ведь есть несколько видных людей, которые отличаются бесчестнейшими взглядами, но горше всего Сервилию было то, что со мной согласились насчет Планка. Ведь он большое чудовище по отношению к государству, но чем…[5703]

DCCCXL. Марку Юнию Бруту, в Грецию

[Brut., II, 4 (4, 6)]

Рим, 12 апреля 43 г.

Цицерон Бруту привет.

1. После того как я утром за два дня до апрельских ид дал письмо Скапцию[5704], я в тот же день вечером получил твое, отправленное в апрельские календы из Диррахия[5705]. Поэтому утром в канун апрельских ид, будучи извещен Скапцием, что те, которым я дал письмо накануне, не выезжали и отправляются немедленно, я нацарапал эти несколько слов в самой сутолоке утреннего приветствия[5706].