Письма к Аттику, близким, брату Квинту, М. Бруту

1. Хотя я и намеревался постоянно давать письма Мессале Корвину[6235], я все-таки не хотел, чтобы наш Вет приехал к тебе без моего письма. Государство находится в величайшей опасности, Брут, и мы, победители, снова вынуждены сражаться; это произошло вследствие преступления и безумия Марка Лепида[6236]. При этих обстоятельствах, когда многое удручало меня в связи с той заботой, которую я взял на себя ради государства, самым тяжким, что я тогда терпел, была невозможность для меня уступить мольбам твоей матери, твоей сестры[6237], — ибо тебя (что самое важное для меня) я рассчитывал легко удовлетворить. Ведь не было никакой возможности отделить дело Лепида от дела Антония, и оно, по признанию всех, было даже более тяжким, так как Лепид и был облечен сенатом величайшими полномочиями[6238] и даже за несколько дней до того прислал сенату прекрасное письмо[6239]. Но неожиданно он не только принял уцелевших врагов, но и деятельнейшим образом на суше и на море[6240] ведет войну, грядущий исход которой не ясен. Поэтому, когда нас просят отнестись с состраданием к его детям, не приводят ничего, что бы говорило, что нам не придется подвергнуться жесточайшей казни, если — да отвратит Юпитер это предзнаменование! — победит отец мальчиков[6241].

2. И мне вполне ясно, как жестоко, чтобы преступления родителей искупались наказаниями сыновей, но законом прекрасно установлено следующее: любовь к детям должна делать родителей большими друзьями государству. Поэтому Лепид жесток к детям, а не тот, кто Лепида признаёт врагом. И вот, если бы он, сложив оружие, был осужден за применение насилия[6242], при каковом суде он, во всяком случае, не нашел бы защиты, то это же бедствие испытали бы дети при изъятии имущества в казну. Впрочем, как раз тем, об отвращении чего от мальчиков молят твоя мать и сестра, и многим другим, более жестоким, всем нам угрожают Лепид, Антоний и остальные враги. Поэтому в настоящее время наша величайшая надежда на тебя и твое войско: как из высших государственных соображений, так и для твоей славы и достоинства чрезвычайно важно, чтобы ты, как я написал ранее, возможно скорее прибыл в Италию. Ведь государство чрезвычайно нуждается и в твоих силах, и в совете.

3. На основании твоего письма я охотно обласкал Вета, ввиду его расположения к тебе и исключительной предупредительности, и узнал в нем человека, преданнейшего и глубоко любящего как тебя, так и государство. Своего Цицерона вскоре надеюсь увидеть; ведь я уверен, что он быстро прибудет в Италию вместе с тобой.

CMIX. Гаю Кассию Лонгину, в провинцию Сирию

[Fam., XII, 10]

Рим, начало июля 43 г.

Марк Туллий Цицерон шлет большой привет Гаю Кассию.

1. В канун квинтильских календ[6243] сенат всеми голосами признал врагами Лепида[6244], твоего родственника и моего близкого, и прочих, которые отпали от государства вместе с ним; однако им дана возможность образумиться до сентябрьских календ. Сенат очень стоек, но более всего благодаря надежде на твою поддержку. Но война, когда я пишу это, очень большая — из-за преступления и легкомыслия Лепида. О Долабелле я изо дня в день узнаю то, что хочу; но до сего времени без основания, без достоверного источника, — вести в виде слухов.

2. Хотя это и так, всё же твое письмо[6245], которое было отправлено из лагеря и получено мной в майские ноны, так убедило граждан, что все уже считают, что он уничтожен и что ты с войском прибываешь в Италию; что мы, таким образом, — если это будет завершено в соответствии с нашими ожиданиями, — будем опираться на твой совет и авторитет; но если что-либо случайно пошатнется, как бывает во время войны, то — на твое войско. Это войско я превознесу, чем только смогу[6246]; для этого время наступит тогда, когда начнет выясняться, какую помощь это войско окажет или уже оказало государству. Ведь до сего времени мы слышим только о попытках, правда, прекрасных и достославных, но ждут действий, которые, я уверен, либо уже в какой-то степени налицо, либо близки.

3. Нет ничего благороднее твоей доблести и величия духа; поэтому мы желаем возможно скорее видеть тебя в Италии. Мы будем думать, что у нас есть государственный строй, если у нас будете вы. Мы победили бы с великой славой, если бы Лепид не принял лишенного доспехов, безоружного, убегающего Антония. Поэтому Антоний никогда не вызывал у граждан такой ненависти, какую вызывает Лепид. Ведь тот начал войну в потрясенном государстве, этот — после установления мира и победы. Ему мы противопоставили избранных консулов[6247], на которых надежда, правда, велика, но имеются опасения вследствие неверного исхода сражений.