Письма к ближним

Что такое государственное страхование? С тех пор как свет стоит, люди мудрые ломали голову о том, как победить зло, как в этих суровых условиях остывающей планеты нашей оберечь бесконечно нежное и хрупкое существо – жизнь, как охранить ее от мучений нищеты, болезни, рабства. Приходили вероучители, философы, пророки, поэты, мечтатели. Их лучшие вдохновения записаны в священных книгах, но все их гимны и мечты не более как вопль, обращенный к небу и оставшийся без ответа. Нищета и рабство до сих пор преследуют человечество, как тень по дороге истории. Можно бы подумать, что несчастья – удел наш, что мир лежит во зле, и это закон вечный. Но вот совершенно неожиданно, в наше скучное время, из самых прозаических голов, какие были на свете, из самых подозрительных в нравственном отношении, из головы Наполеона III и князя Бисмарка выходит мысль, которая, по-видимому, самым простым и «пошлым» способом осуществляет мечту пророков. Эта мещанская по своей природе мысль – обязательное взаимное страхование. Не милосердие, не благородство, не всепрощение, не самоотверженный героизм, а аккуратное выплачивание стольких-то пфеннигов в неделю из своего заработка в Ort-, Betriebs– und Krankenkassen, с тем, чтобы уже совсем не нуждаться в милосердном самарянине и в шаткой добродетели ближнего. Если прежде гремел завет: «голодного накорми», «больного посети» и пр., то теперь все как бы радикально меняется: в расчетной книжке каждого трудящегося христианина в точных параграфах выражено, когда и в какой мере ты будешь накормлен, вылечен и при каких условиях кроме теплого и сухого помещения ты получишь еще и маленькие карманные деньги.

Мне, откровенно скажу, эта гениальная идея, составляющая сущность так называемого государственного социализма, в свое время казалась очень противной. Почему? Может быть, потому только, что я слишком врос в старинный свободный поэтический быт, в котором родился. Я родился во времена, когда общественная власть еще не проникла до глубин народной жизни, когда каждый признавался свободным в том смысле, хотел ли он благоденствовать или погибать, делать подвиги благоразумия или грубейшие ошибки, быть здоровым или болеть. Я родился в век, когда каждому разрешалось – за невозможностью уследить за этим – жить так хорошо или так скверно, как кто способен. Но, видимо, наступают другие времена. Постепенно все классы, весь народ требуется к отчету. Собиравшаяся целые тысячелетия государственность просачивается сквозь всю толщу человечества и всю ее связывает в одну как бы горную породу. У нас собственно, в России, еще все возможно и ничто почти не начато, но у умных немцев такие вещи, как праздность, лень, разгул, заблуждения, мечты и страсти, становятся нетерпимыми. Государство, уравновешенное, как стальная машина, вводит в жизнь граждан корректив, который устраняет всю так называемую драму жизни. – Кассы! Сберегательные кассы! Взаимное страхование! Вот лозунг новой эпохи.

Мне кажется, если бы Лютер восстал из гроба и явился в Германию, он с грустью увидел бы, что его знаменитые 95 тезисов в Виттенберге теперь совершенно никому не интересны, что жизнью выдвинуты другие тезисы, похожие на записи в приходно-расходной книжке. Он увидел бы, что без новых ересей сама собой слагается новая великая реформация, очень тихое, вполне материалистическое, но могучее движение, обещающее пересоздать теперешнюю культуру.

Море цифр

Вся Германия покрыта теперь, гораздо гуще, чем храмами, кассами страхования: одних так называемых Krankenkassen под разными наименованиями около 23-х тысяч, в которых застраховано на случай болезни около 9 ½ миллионов мужчин и около 2-х миллионов женщин (сведения эти относятся к 1-му января 1899 г.). Свыше 500 других, более крупных учреждений страхуют от несчастных случаев, причем здесь застраховано около 17-ти миллионов человек. Затем еще около 40 особых страховых учреждений обеспечивают около 13-ти миллионов человек на случай старости и неспособности к труду. Так как благодетельная реформа пришлась крайне по душе немцам, то едва ли не весь – не только рабочий, но и вообще трудящийся люд вовлечен в эту сеть обеспечения, в эту огромную национальную мобилизацию против тройственного союза болезни, увечья и старости. Бисмарк, который заимствовал у Наполеона III мысль об обязательности страхования, желал поставить во главе закона такую статью: «Каждый немец застрахован от несчастных случаев». Его смелый проект смутил либералов и был урезан, но постепенно в течение шестнадцати лет его расширяли, и теперь страхование охватило почти всю народную толщу.