Письма к Евгении или Предупреждение против предрассудков

Все эти рассуждения должны вам также показать, как мало значения можно придавать обращению людей к религии в предсмертные минуты. Священники любят хвастать такими "победами" их над разумом и не упускают случая отравить умирающему последние минуты жизни. Тут-то они и считают своим долгом подстерегать человека; по их мнению, именно в предсмертные минуты человек начинает видеть вещи в их истинном свете и, готовясь расстаться с жизнью, неизбежно признает свои ошибки. Только бессовестные лжецы могут опираться на подобные рассуждения, и только дураков такие рассуждения могут в чем-либо убедить. Можно ли утверждать, что в состоянии подавленности, слабости, бреда человек может рассуждать здраво? Переживая смертную агонию, обессиленный и душой и телом, перепуганный к тому же еще священником, человек не в состоянии, конечно, ни рассуждать, ни аргументировать, ни опровергать софизмы (1). Нечего сказать, хороши же религиозные истины, силу которых можно почувствовать только при полной потере всех телесных и душевных сил!

Правильно рассуждать человек может только когда он вполне здоров, когда его душа не взволнована страхом, не измучена болезнью, не взбудоражена страстями. Суждения умирающего не должны иметь никакого значения; только мошенники могут ссылаться на его мнения. Истина же являет себя лишь здоровому духу в здоровом теле. Ни один человек, не одержимый безумием, не может отвечать за те мысли, которые придут ему в голову, когда тело его, его организм не в порядке; только бесчеловечные священники считают себя вправе воспользоваться слабостью и болезнью, чтобы еще больше взволновать человека, и только мошенники в состоянии затем аргументировать теми нездоровыми мыслями, которые им удается вырвать из уст больного или невменяемого. Мысли человека неизбежно меняются в зависимости от работы его организма; умирающий способен рассуждать только как человек, тело и ум которого находятся на грани уничтожения.

Поэтому, сударыня, не отчаивайтесь и не удивляйтесь, если вы порой чувствуете, что предрассудки снова начинают предъявлять права на ваш однажды уже закрепощенный ими разум; припишите эти колебания каким-либо неполадкам вашего тела, каким-нибудь нарушениям его работы, временно лишающим вас возможности здраво рассуждать. Подумайте, как мало на свете людей всегда уравновешенных и постоянных, которые всегда смотрят на вещи одними и теми же глазами. Так как наше тело подвержено непрерывным изменениям, совершенно неизбежно изменяется и наш способ мышления; наши мысли малодушны и низменны, когда мы устали, когда мы больны; и мы мыслим правильно, когда наше тело здорово, то есть когда все его органы точно выполняют свойственные им функции. Все сомнения, которые мы испытываем, чувствуя себя не в своей тарелке, мы должны снова пересматривать и проверять в здоровом и нормальном состоянии. Потому что правильно рассуждать мы можем только тогда, когда хорошо себя чувствуем.

Как бы там ни было, чтобы успокоить все еще волнующие вас иногда сомнения, подумайте немного, и вы тотчас же признаете, что ваш образ мыслей никогда не может иметь для вас никаких губительных последствий. Действительно, почему бог, которого мы предполагаем добрым, справедливым и разумным, стал бы гневаться на людей за их мысли, всегда непроизвольные и, конечно, безвредные для всемогущего? Разве человек может быть хоть на одно мгновение господином своих мыслей, которые поминутно возникают в нем благодаря воздействию на него предметов и явлений, никоим образом от него не зависящих? Сам святой Августин признал эту истину: "ни один человек, сказал он, не властен над тем, что возникает в его уме". Не должны ли мы заключить отсюда, что богу глубоко безразличны мысли, рождающиеся в уме его творений, которые, следовательно, и неспособны его оскорбить?

Если наши богословы претендуют на последовательность в своих принципах, они должны принять эту истину. Они должны бы согласиться, что правый бог не может быть оскорблен теми движениями материи, которые происходят в им же созданном мозгу человека. Они почувствовали бы, что этот бог, если он действительно мудр, не вправе сердиться на ложные мысли, которые могут возникнуть в уме его творений, им же наделенных весьма ограниченными возможностями познания; они увидели бы, что если бог действительно всемогущ, ни его славе, ни его могуществу нечего опасаться представлений и суждений слабых смертных и что все те идеи, которые они составляют себе о самом боге, никоим образом не могут умалить ни его величия, ни его власти. И, наконец, если бы эти богословы не вменяли себе в обязанность отречение от разума, не вынуждали бы себя к постоянному противоречию с собственной природой, они не могли бы не признать, что бог самый несправедливый, самый неразумный и самый жестокий тиран, наказывающий им же самим созданные существа за то, что они не умеют правильно рассуждать.