Письма к утраченной

– В мое время помещать детей в подобные заведения считалось правильным. Но в каких условиях содержались эти несчастные! Вы представить себе не можете – и слава богу! С больными детьми обращались как с животными, привязывали к кроватям, чтобы не напрягаться, не поднимать их утром, не одевать, не умывать, не кормить завтраком.

Несмотря на то что фразы давно сложились в голове, что интонации были продуманные, а акценты – выверенные, история по-прежнему причиняла Стелле боль.

– Конечно, я хотела сразу забрать Дэйзи, увезти далеко-далеко от этого кошмарного места… Увы, для родной дочери я была чужим человеком. Дэйзи выросла, не зная ни материнской любви, ни хотя бы адекватного отношения. Она была полностью замкнута в себе. Просто обнять ее я смогла лишь через год посещений и трудов – настолько Дэйзи дичилась людей. Еще два года понадобилось, чтобы Дэйзи заговорила. Она забыла человеческую речь, ведь никто никогда с ней не разговаривал. Я делала все, что было в моих силах, и не только для дочери, но и для всех пациентов. Много времени уделяла детям – играла с ними, беседовала. Это стало смыслом и главным делом моей жизни. Вернувшись из «Лейтон-манор», я садилась за письма. Я писала в разные инстанции, задавала вопросы, предъявляла требования – словом, всячески мешала чиновникам работать по-старому. Мне удалось кое-чего добиться. Дэйзи умерла, когда ей только-только сравнялось тридцать шесть. У нее было больное сердце. К тому времени «Лейтон-манор» совершенно преобразился, стал для пациентов домом. Но сколько по всей стране оставалось подобных заведений, а значит, и работы для меня! Я учредила фонд, получила официальный статус консультанта. В молодости я и не мечтала, что буду заниматься такими делами.

– Вас наградили орденом Британской империи, – торжественно сказал Уилл. – В Интернете нет информации о Стелле Торн, зато полно статей о Стелле Дэниэлс. Я нашел даже ваши фото в королевской резиденции.

Стелла засмеялась – восторг в голосе молодого человека растрогал ее.

– Когда Чарлз умер, я сменила фамилию, потому что больше не чувствовала себя забитой, беспомощной девочкой. Что касается ордена, меня не отпускает ощущение, что я не заслуживаю такой чести. Я ведь руководствовалась личными мотивами. Старалась ради Дэйзи, хотела искупить вину. Хотела заполнить пустоту, оставшуюся после Дэна.

– Вы – удивительная, – тихо молвила Джесс. Поднялась, обняла Стеллу. – Нет, правда. Вы – чудо. Я таких людей еще не встречала.

Стелла обняла ее в ответ, прослезилась.

– Нет, милая, ты ошибаешься. Я была самой обычной женщиной, а под конец жизни мне повезло, и только. Я нашла дочь, я нашла силы заговорить.

Высвободившись из объятий, Стелла смахнула слезы, рассмеялась.

– Давайте-ка я вам чаю сделаю, а то этот давно остыл…

Но подняться она не успела – Уилл оказался проворнее.

– Я сам поставлю чайник. Мы и так уже вас утомили, миссис Дэниэлс.

Они сидели в круге света, защищенные от густых сумерек, и пили свежий горячий чай. Пошли другие истории – о матери Джесс, которая, подобно Нэнси, отстранилась от своей дочери; о парне, который, подобно Чарлзу, изнасиловал доверившуюся ему девчонку. Стелла не переставала удивляться, как много общего у нее с Джесс – представительницей другого поколения. Хорошо, что Джесс открылась ей.

Когда чай был выпит, Уилл и Джесс взялись за посуду. Джесс мыла чашки, Уилл вытирал их.

– Дэн утверждает, что после войны написал вам гору писем, – сказала Джесс. – Чтобы вы знали: он вас любит и ждет. Наверное, Нэнси эти письма выбрасывала. Как у нее только рука поднималась на такое?

Стелла чувствовала себя неважно. Она столько говорила сегодня, что голос сел, вдобавок начиналась мигрень.

– Нэнси была из тех, кто думает прежде всего о себе. Она не знала жалости и всегда делала исключительно то, что соответствовало ее интересам. Видимо, Нэнси боялась, что я решусь бросить Чарлза и уехать к Дэну, а Вивьен отошлю обратно к ней. Или что Дэн вздумает переселиться в Англию и потребует освободить дом на Гринфилдс-лейн…

«Впрочем, возможно, Нэнси думала обо мне». Умозаключение появилось бог знает откуда – вот как эта ночная бабочка, что возникла из темноты, впорхнула в открытое окно и бьется в абажур. Ведь Нэнси видела Стеллу в психиатрической лечебнице, наблюдала, какого труда Стелле стоило вернуться в нормальный мир. Сама отнюдь не склонная углубляться в психологию, Нэнси – этакий образчик здравого смысла – решила раз и навсегда, что письма Дэна будут только расстраивать Стеллу и, чего доброго, снова подведут ее к роковой черте. Соорудив эту теорию в собственной голове (и в собственных интересах), Нэнси искренне поверила, что спасает подругу.

Да, наверное, так и было. Теперь уже не узнать – Нэнси мертва, как и многие другие люди, названные нынче Стеллой вслух впервые за полвека.

В оконном стекле отражалась кухня, плавно двигались силуэты Уилла и Джесс. Полушепот этой парочки Стелла слышала будто сквозь водную толщу. За пределами дома сгущалась ночь. Стелла зависла между настоящим и прошедшим, между ярко освещенной кухней и темным садом.