Письма к утраченной

– Значит, вы – жена священника. Мне следовало догадаться по вашему адресу. Давно вы замужем?

– С августа прошлого года.

Дэн чуть поднял брови.

– А когда ваш муж ушел на войну?

– В октябре.

Видно было, что Дэн Росински переваривает информацию. В глазах возник вопрос. Дэн даже рот открыл, чтобы озвучить его, да спохватился.

– Бедняга, – сказал он с улыбкой. – Покидать дом и само-то по себе неприятно, а уж если оставляешь молодую жену…

«Никто ему повестку не посылал. Он сам решил меня оставить».

Но эту фразу Стелла вслух не произнесла, только отхлебнула еще чаю.

Потом они гуляли по набережной. Солнце светило по-прежнему ярко, однако ветер успел нагнать пухлых, как вата, облаков, и тени от них окатывали Стеллу и Дэна с периодичностью морского прилива. Серебристые заградительные аэростаты парили над городом. Отсюда, снизу, небо казалось мирным.

Они вышли из галереи, не сговариваясь, куда направятся. Пересекли площадь, занятые беседой. Говорил в основном Дэн. Стелла задавала вопросы, слушала с искренним интересом. Дэн рассказывал об отце и о брате, Алеке. О матери, умершей очень давно. До сих пор при слове «мама» Дэн представлял себе черно-белую карточку в серебряной рамке, теперь под внимательным взглядом Стеллы мать будто ожила.

– Мамины родители осели в Чикаго в девяностых, а папа приехал только в четырнадцатом. Он учился на инженера в Варшаве, пока жареным не запахло. Не хотел воевать под немецким флагом, считал войну безумием. Решил, что будущее за Америкой, особенно если у тебя диплом инженера. В Чикаго была крупная польская диаспора, поэтому папа направился именно туда. С мамой он познакомился на танцах.

Стелла смотрела мимо него, глаза сияли.

– Это была любовь с первого взгляда?

– Да. Правда, мамины родные не сразу приняли папу. Они были католики, а он – еврей. Ему пришлось много работать, доказывать, что он достойная партия.

Дэн не мог без улыбки вспоминать, посредством каких ухищрений Джозеф Росински доказывал собственную пригодность в качестве жениха.

– Простите. Сначала я отключился на концерте, теперь вот мучаю вас разглагольствованиями о себе…

– Не о себе, а о семье, – поправила Стелла. – И ничуть вы меня не мучаете, мне очень интересно.

От солнечных бликов ее волосы приобрели оттенок лакированного красного дерева. Дэн жалел, что фотоаппарат остался в обшарпанном офицерском клубе на Пиккадилли. Надо было с собой прихватить.

– Расскажите о своих родных, Стелла.

Не сговариваясь, они остановились, опершись на перила моста. Темза была цвета хаки, будто тоже надела военную форму и направлялась на задание. По контрасту с руками Дэна руки Стеллы казались бледными и неестественно хрупкими. Он вдруг остро почувствовал, насколько успел отвыкнуть от женского общества.

– Я своих родителей никогда не видела. Наверное, поэтому люблю слушать про чужих. Я росла в приюте, вместо семьи у меня только Нэнси. И, пожалуй, мисс Бёрч, наша директриса. Не то чтобы она с нами очень нянчилась, но теперь я понимаю – таких заботливых наставниц еще поискать.

И снова ветер выхватил медно-каштановый завиток, бросил Стелле на щеку.

– Мисс Бёрч вела меня к алтарю.

– А как к вам относятся родственники мужа? Те, что подарили часы?

– Хорошо относятся. Так, как надо относиться к невестке. – Стелла заправила локон за ухо, пожала плечами. – Вообще-то они рассчитывали на лучшую партию для Чарлза, но разочарования не выказывают.

Дэн нахмурился.

– Как вы познакомились с будущим мужем?

– Школа всегда подыскивает работу для выпускниц. Когда началась война, экономка викария уволилась, место освободилось. Вот меня и порекомендовали.

– То есть сначала вы работали экономкой? Вы же были совсем ребенком!

– Мне сравнялось семнадцать. Я понятия не имела, как вести дом, однако в то время хватало других дел – дежурства на эвакопунктах, сбор вещей для беженцев из Бельгии и Голландии. Наверное, глядя, как я справляюсь, Чарлз решил, что из меня получится хорошая жена священника.

Мрачноватое ухаживание, думал Дэн. Когда девушка вроде Стеллы – прелестная, нежная, хрупкая, милая, вдобавок совсем юная – вдруг решает, что лучший для нее удел – статус жены приходского священника, что-то здесь не так.

– Ловкий парень ваш муж, – уронил Дэн.

– Разве? По-моему, насчет меня он ошибся. Иначе он сейчас не был бы в Африке.

Ох, этот будничный тон, сколько в нем безнадежности!.. Дэн подался к Стелле, повинуясь порыву, накрыл ладонью ее предплечье.

– В этом Гитлер виноват, а не вы.

Она застыла, окаменела. Отвернулась, стараясь избегать его взгляда.

Сам испугавшись, Дэн отнял руку.

Обнаженная кожа покрылась зябкими пупырышками, Стелла принялась растирать предплечья.

– Зря я вышла без пальто. На улице прохладно.

Дэн не мог дать ей свой китель, это было строжайше запрещено. Сам он плевал на запреты, но что, если появится (откуда ни возьмись, как ей свойственно) военная полиция, начнет разбирательства, станет оскорблять Стеллу?