Письма к утраченной

– Я в порядке, потому что ты в моих объятиях, – выдохнул Дэн. – Мне только и нужно было – увидеть тебя, убедиться, что с тобой все нормально. А с тобой не все нормально. Как это случилось?

Они стояли в темном закутке между задней дверью и буфетной – почти на том же месте, где Дэн впервые поцеловал Стеллу по-настоящему. Она потащила его в кухню.

– Давай-ка я тебе чаю заварю. У нас есть как минимум полчаса.

– Не хочу я никакого чаю. – Стоя позади Стеллы, он взял ее за плечи, развернул к себе. – Это его работа? Господи Всемогущий. Стелла, пойдем со мной. Я заберу тебя отсюда. Прямо сейчас. Тебе нельзя здесь оставаться.

Но Стелла покачала головой:

– Тебе кажется, что это решение проблемы, однако в дальнейшем мой уход только повредит нам. Чарлз уезжает послезавтра, на сей раз – на несколько месяцев, если не лет. Я вполне могу потерпеть его присутствие еще два дня. Больше он меня не тронет.

– Откуда такая уверенность?

– Я пыталась сказать ему, что знаю про него и Питера. Он был пьян и зол. Стал все отрицать. Вздумал доказывать, что он – нормальный мужчина.

– Ох, Стелла…

Дэн отпустил ее, попятился, потер лицо ладонью, когда подтекст достиг его сознания.

– Мерзавец! Сукин сын!

– Ничего, все уже позади. Ты приехал, это главное…

Стелле все еще казалось, что она грезит.

– Надолго ты?

– В четверг возвращаюсь.

В четверг. Стелла быстро прикинула: Чарлз уезжает во вторник, но не с утра, а во второй половине дня. На вокзале ему нужно быть к пяти часам.

– Значит, у нас есть вечер вторника и вся среда.

Мало, ужасно мало, но все равно подарок бесценный. Их взгляды встретились.

– Где?

– Не волнуйся. Я обо всем позабочусь.

Покидать Стеллу было равносильно тому, чтобы отрубить собственную руку. Разве можно оставить ее на пороге этого склепа, с призрачными тенями, вновь застящими ей глаза? Дэн не знал, как же ему добраться до калитки под ее взглядом.

Из уродливого кирпичного здания викторианской постройки, из этой, с позволения сказать, церкви доносилось пение. Псалом был знакомый: «Нет сильней любви Господней». Ненависть черной рукой стиснула сердце. Подонок! Что он знает о любви? Вот войти бы сейчас в эти сводчатые двери да вмазать святоше промеж глаз, чтоб вся его паства видела, все стадо безмозглое, блеющее с лицемером в унисон. Нечеловеческих усилий Дэну стоило продолжать путь.

Он шел наугад, слишком занятый своими мыслями, чтобы замечать названия и ориентиры. В голове роились мысли и воспоминания. Спокойные команды Льюиса Джонсона: вперед, старина, держи курс. Во время ганноверской миссии, в двадцати тысячах футах над землей, Джонсону в грудь угодил двадцатимиллиметровый осколок. Он скончался в самолете над Ла-Маншем, немного не дотянул до базы.

Поясница взмокла от пота. Голова сильно кружилась, будто Дэн провел несколько суток без сна, даром что на «ферме» ребят пичкали снотворным, от которого они вырубались на добрых десять часов. Фитчам-парк – так называется «ферма». Пафосный особняк на лоне природы, этакое вместилище всяческих благ для утомленных битвами доблестных воинов.

От этих благ у Дэна мороз по коже. Тишина, как в читальном зале, воздух тяжелый, комнаты неестественно огромные, а жуткая акустика только усугубляет вечные шумы в голове – рев моторов, голос Джонсона. Медсестры из Красного Креста все как на подбор прехорошенькие, и улыбаются приветливо, на грани фальши, и дни пусты, и предполагается, что парни заполняют их игрой в крокет и стрельбой по тарелочкам – но для Дэна они заполнены мыслями.

Он думает о пылающих домах и школах Гамбурга. О Льюисе Джонсоне (летная форма залита кровью, ни дюйма сухого не осталось), о его новорожденном сыне, который никогда не увидит отца. Он думает о Стелле.

Пять минут с ней принесут больше пользы, чем пять недель терапии в Фитчам-парке, это Дэн знал точно. Уйти с «фермы» не составляло труда: смазливые медсестры, конечно, выразили сожаление, но не попытались отговорить Дэна. Отделаться от Оделмана с Морганом оказалось труднее. Впрочем, поскольку они оба не просыхали с самого прибытия на «ферму», то и возражения их были вялы и невнятны. Дэн сел на ближайший поезд до Лондона. С ночевкой возникли трудности, еле отыскалась гостиница со свободным номером – высокое, узкое здание на Грик-стрит, каждый следующий этаж обшарпаннее предыдущего. Теперь Дэн остановился на перекрестке, совершенно дезориентированный. Он не представлял, где находится, как вернуться в центр Лондона – куда, впрочем, ему возвращаться не хотелось. Сейчас людные улицы и унылый гостиничный номер были ему одинаково несносны. Предстояло протянуть целый день; подняла голову привычная паника, по ногам побежали мурашки, икры начало сводить.

Приближался автобус. Дэн, повинуясь импульсу, махнул рукой и вспрыгнул на заднюю платформу, откуда по узкой лесенке поднялся на верхнюю палубу.

– Куда поедешь, сынок?

Кондукторша, белокурая, статная, расплылась в улыбке, исполненной доброты и сочувствия. Дэн понял, насколько несчастный у него вид.

– Не знаю. Все равно.