Письма к утраченной

В школе и университете он занимался греблей, играл в крикет и регби, что позволяло сохранять хорошую форму без особых усилий. Теперь, без ежедневной физической нагрузки, а также без матчей дважды в неделю, мускулы, некогда впечатляющие, начали дрябнуть, наметился живот. Нет, объективно Уилл по-прежнему строен, вес у него нормальный; другое дело, что объективность – не для его родителей. Пусть кто угодно соответствует норме, считали родители, их сыновья должны достигнуть немыслимого совершенства. И Саймон достиг-таки. Саймон играет в сквош, бегает на длинные дистанции, по выходным катается на лыжах, а в отпуске ныряет с аквалангом. Саймон стабильно заказывает суши в ресторане, а не таскает домой снедь из индийской кулинарии. Саймон не способен за вечер уговорить целый пакетик «М&Мs». Уилл вздохнул. Допустим, он сядет на безуглеводную диету и будет методично отвергать латте с цельным молоком от заботливой Бекс. Прекратится ли тогда хмыканье при упоминании, что Уилл – родной брат Саймона?

Ведь их с Саймоном сравнивают не только по физическим показателям.

– Я? – обратился Уилл к своему отражению. – О нет, вовсе не адвокат. И ни разу не историк. В смысле, я поступил на истфак, но, понимаете ли, тут такое дело… Короче, я работаю в третьесортной конторе, занимаюсь делами о наследовании недвижимости. Ну, я вроде страхового агента. Хожу из дома в дом, вопросы задаю. Случается, что и прогонят. Нет, сам я не женат, и женитьба мне не грозит. Что? Девушка? Девушка-то была, на втором курсе, да бросила меня, когда я загремел в психушку. Почему? Сам теряюсь в догадках. Наверное, просто не разглядела своего счастья!

Уилл стер улыбку и отвернулся.

У психиатров есть любимая присказка: каждый вызов судьбы следует рассматривать как новую возможность. Уилл прикрепил пригласительную открытку к холодильнику магнитом с телефоном доставки пиццы. Что ж, он станет рассматривать приглашение не как ночной кошмар, а как возможность. Как шанс кардинально изменить жизнь. Каковой шанс представится ему всего через шесть недель.

До чего же здесь, в больнице, тепло. И кровать удобная, и белье свежее до хруста. Внешний, заоконный мир кажется другой планетой.

Джесс дремала целыми часами. Мозг был бел как бумага, чист, как больничные простыни. Думать не хотелось – ни о том, что с ней случилось, ни о том, что ждет ее по выздоровлении, когда она выйдет из этих стен. Выйдет? Куда? Чтобы не думать, Джесс спала. А паузы между сном глубоким и сном поверхностным заполняла грезами о Дэне и Стелле, об их любви.

Во время бодрствования Джесс смотрела на подснежники в стакане и думала про Уилла Холта. Руки у него сильные – как он сжимал ее ладонь; глаза темные, а улыбка грустная-прегрустная. Лучшая улыбка на свете.

Хоть бы он к ней зашел.

После обеда (безвкусный салат с зернами киноа и низкокалорийной заправкой из ближайшего супермаркета) Уилл поехал к мистеру Гривсу. Недавний поворот событий означал, что есть шанс как следует осмотреть жилище Нэнси. Поскольку электричество в доме отключено, целесообразнее произвести осмотр в дневное время, а не вечером, после работы. На сей раз, чтобы не изменить благому почину, Уилл взял старику на гостинец не пирог, а фрукты – маленький ананас, гранат, виноград и свежую голубику.

Старик дремал. Тюлевая штора была отдернута, Уилл видел Гривса сидящим в кресле, тяжко навалившимся на подлокотник, свесившимся, будто к земле его тянул мертвый груз парализованной руки. Уилл попятился к машине, хотел подождать с полчаса, пока старик проснется, но тот вдруг открыл глаза, резко выпрямился и жестом велел Уиллу идти к задней двери.

С одного боку от узкой дорожки были задворки соседнего дома (того, где на подоконнике выращивали пряные травы), а дальше дорожка вилась мимо садов, упираясь в буйный бурьян и запущенную живую изгородь дома номер четыре. По контрасту двор мистера Гривса выглядел почти пустым. В каждом углу квадратной мощеной площадки стояло, ограниченное пределами горшка, что-нибудь чахлое и вечнозеленое. Все вместе напоминало танцпол, окруженный закомплексованными тинейджерами.

Задняя дверь оказалась открыта. Уилл вошел в гостиную, где уже изнывал от нетерпения мистер Гривс.

– Ты небось думал: спит старый пень. А я тебя сразу засек. У меня еще с войны привычка – вполглаза спать, с конвоя, так его и так. – Гривс покосился на супермаркетовский пакет. – Чем порадуешь?

– Я принес фрукты. Ананас, голубика, гранат…

Старик поник.

– А, фрукты… Ладно, не беда – с прошлого раза остался пирог. Вишневый, мой любимый. Давай-ка по чайку, а уж потом пойдешь рыться в пожитках старушки Нэнси. Ставь чайник.

После теплого захламленного дома мистера Гривса номер четыре показался особенно мрачным и промозглым. Уилл не знал, с чего начать поиски ключа к прошлому Нэнси Прайс. Бродил по тесным комнаткам, воображал, каким было это жилье много лет назад, пока сюда не прокралась сырость, пока не расцвели на стенах и потолке плесневые абстракции.