Письма к Вере

Идут лихорадочные приготовления к моему французскому выступлению – объявления во всех газетах, продажа моих «Course» и «Chambre» на вечере, бесконечные звонки. Все это мне крайне выгодно, но есть, конечно, опасность, что жаждущие слушать пресловутую венгерку не пожелают слушать заместителя (как если бы вместо Плевицкой выступил заезжий глотатель шпаг); но трогательно то, что многие бывшие у Ridel опять хотят прийти! Галлимар мне наконец назначил свидание – в четверг утром. Был очень удачный вечер у Эргазихи, а в субботу вечером читал тут тридцати «рыцарям», причем выбрал «Молодость Чернышевского», удручающим образом подейство<ва>вшую на Вишняка, Руднева и Влад.<имир> Мих.<айлович> (последний с горечью сказал мне: «Он у вас получился омерзительный»), но очень понравившуюся Ильюше. Остальные, кроме Алданова, Тэффи, Переверзева и Татариновой, просто не понимали, о чем идет речь. Вышло, в общем, довольно скандально, но очень хорошо. Вчера завтракал у Этингонов, – он замучить может еврейскими анекдотами. Сын у них умер в Берлине, от гнойного аппендицита, двадцати лет. Что может Анюта сказать про них? Спрашиваю не зря, а потому что они очень интересуются моей судьбой. Но каков старец Поль? А? Четыреста франков… Je n’en reviens pas. Вчера же был у очень милого и очень глухого Маклакова, с визитом. Он мне показывал старые фотографии своего московского имения через стереоскоп: каждая былинка как живая, а люди – плоские.

Получил одновременно: письмо (прелестное) от Чернавиной, из которого следует, что буду «ютиться» на диване в одной комнате с ее сыном, и письмо от Лизбет, предлагающей не запирать квартиру (уезжают 14-го), так чтобы я мог там остановиться. Я написал тотчас, что благодарю, но буду жить у Ч.<ернавиной>, – и очень об этом жалею, ибо предчувствую, что мне будет дьявольски неудобно в населенной комнате, – особенно в связи с моим псориазисом (который совершенно отравляет мне существование, а лечиться боюсь до отъезда в Лондон). У меня распухла было щека, но Адамова вынула гниющий нерв, и в метро у меня рот наполнился вдруг кровью и гноем – и все чудом прошло; но, по-видимому, зуб рвать придется, – но опять же боюсь это сделать до четверга. Autrement, чувствую себя отлично. Почти каждый день говорю с Люсей по телефону и дам еще несколько журналов до отъезда. Сегодня у меня был некто Изр. Коган с предложением поместить в амер.<иканских> журналах рассказы. Я ему дал «Пассажира» и «Чорба» (в переводах Струве); ты ж мне напиши, где они были напечатаны, и если можешь, пришли рецензию из «N. Y. Times». Ко мне направил его Бернштейн. Обедаю сегодня с Бунином и Цетлинами.

Жду вас 15 марта. Напиши мне соображения твои насчет поездки в Прагу. Ильюша упоительно, трогательно и бесконечно мил, а Влад.<имир> Мих.<айлович> взгрустнул после «Чернышевского». Душенька моя, обнимаю тебя во всю твою нежную длину. I dreamt of you yesterday night.

В.

169. 10 февраля 1937 г. Париж, авеню де Версаль, 130 – Берлин, Несторштрассе, 22

Любовь моя, душенька моя,

ну-с, с печатанием «Le Vrai» выходит очень удачно: оно появится в «N. F.» 1 марта. Сегодня опять еду к Полану, qui est tout ce qu’ il y a de plus charmant.

Я не понимаю того, что ты пишешь о юге Франции. Совершенно решено, что в середине марта ты выезжаешь (может быть, даже не через Париж, а через Страсбург? Об этом еще подумаем) в выбранное место (выбор этот произойдет в «ближайшем будущем». Человек десять заботятся об этом). Пойми же, что если теперь же не решится, то опять ничего не выйдет, будем медлить, откладывать – одним словом, скажи себе, что берлинская наша жизнь кончена, – и, пожалуйста, собирайся. На пять лет вперед средств, может быть, и нет, но на лето будет. Как только я вернусь из Лондона, тебе будет выслана виза и т. д. Кроме всего, я не могу жить без тебя и без мальчика. Еще один месяц выдержу, а дальше – нет. Между тем появление мое снова на Nestor Str. граничит с гротеском. Tu ne le voudrais pas.

Мой псор<иаз> все ухудшается – хотя во всех других отношениях чувствую себя прекрасно. Третьего дня был литературный обед у Цетлина, а вчера был за городом у моего киргиза. Сегодня обедаю у Леон и налажу связь с Поляковым в Лондоне. Днем буду с Люсей у Софы. Напишу, конечно, Губскому. Насчет Чехии, боюсь, что ты права. Жду ответа от Ксюнина. Вокруг моего завтрашнего выступления большой шум. Начнет опять Марсель со «словом» обо мне.

Раскаты прочитанного («молодость Чернышевск<ого>») необычайно сильны. Вишняк сказал, что выйдет из состава «Совр.<еменных> Зап.<исок>», если это будет напечатано. Интересно, что будет, когда прочтут всю главу целиком. А ведь до этого еще далеко.