Письма на чердак

Даша, срезая путь, повела меня дворами. И тут в закутке, за открытыми воротами, обвитыми спящими плетьми девичьего винограда, я обнаружила на стене табличку «Арт-чердак мечтателей» и стрелку вверх, на мансарду дома. Я задрала голову и увидела на самом здании граффити: «Просто лунный свет на лужах». Мило. Рядом, на другом доме, висела жестяная табличка: «Клуб любителей кошек». Герман говорил как-то, что в Тёмный Уголок можно попасть не только через сон. Если это так, то, думаю, проходы в тайные миры скрываются в таких вот дворах с чердачными кафе, где заседают любители кошек.

Мы прошли дальше и остановились у потрёпанной пятиэтажки.

– Подожди меня здесь, – Даша махнула на скамейку рядом с подъездом. – Постараюсь быстро.

Я плюхнулась на холодную негостеприимную скамейку – хорошо, что у меня длинное пальто. Даша скрылась за железной дверью. И тут же дверь подъезда снова распахнулась, и вышел… Герман!

Это было так странно, дико, но в то же время здорово и радостно! Словно кто-то родной наконец вернулся, а ты смотришь на знакомые черты и не можешь поверить и наглядеться.

– Герман! – воскликнула я, вскакивая.

Мальчик удивлённо поглядел на меня. На нём были затасканная куртка с капюшоном и мешковатые джинсы, худая шея пряталась в оборотах клетчатого шарфа. Мне почему-то стало неловко за своё модное пальто. Рядом с Женей – продавцом мороженого я казалась себе в нём стильной леди, почти современной принцессой, а вот рядом с Германом то же пальто превращало меня во взрослую тётю. Пальто контрастов. Нужно было пуховик надевать. Но кто знал, что я тут встречу Германа?

– Я не сразу тебя узнал, – процедил Герман, смутившись, и хлюпнул носом.

Смущённый Герман? Это точно он? Тот самый мальчик, который в Тёмном Уголке не может сказать мне слова без издёвки?

– А я тебя узнала! – с натянутой жизнерадостностью возопила я.

– Ну, я пошёл… Я за хлебом, – неловко сказал Герман, пытаясь от меня избавиться.

– Хорошо, – понуро кивнула я.

Он прошёл мимо меня. Я продолжала стоять с глупой улыбкой в своём взрослом пальто. И на каблучках. Небольших, но всё же.

Герман постоянно затыкает мне рот, геройствует перед своей невестой, дерзит Царю… Этот несчастный взъерошенный ребёнок-воронёнок, который сейчас идёт за хлебом. А было ли это всё?

– Герман! – окликнула я его.

Он шёл, ссутулившись, руки в карманах. Остановился и повернул ко мне острое бледное лицо с льдистыми глазами. Ну, хоть глаза его. На лице ребёнка-замухрыша.

– Было ли всё это с нами?

– Было, – кивнул Герман и отвернулся.

Я опустилась на лавку. Всё-таки да. Мы убили этого призрака. Герман убил. Лишил корней. Но находиться в медальоне, как зародыш в материнском чреве, – это ведь не жизнь, это только эхо жизни.

Даша появилась с двумя набитыми пакетами и сумкой. Я взяла у неё один.

– А что за мальчик, который сразу после тебя вышел? – коварно спросила я. – Ты с ним на лестнице, наверное, встретилась.

– Это Гера. Он раньше жил тут, но года два назад съехал с матерью от отца. Иногда он приходит к отцу. Редко. Отец его ничего так дядька, но, когда напивается, теряет рассудок. Он бил и жену, и сына. Мать Геры вроде немного того, – Даша покрутила у виска, – но я давно её не видела. Неприятная история, помню, случилась тогда с Герой. Тут кошка раньше была, Муркой её называли. Беспризорная, кормили всем подъездом. Он любил её очень. Покупал ей кошачий корм в виде подушечек. Бывает, кормит её, даёт по одной, чтобы зря лакомство не расходовать, и себе в рот пихает. Не потому что голодный, а вот потому что вкусно ей – и ему от этого вкусно.

Да уж, Герман, жующий кошачий корм. Трудно поверить. Хотя он был тогда совсем ребёнком. Ну как ребёнком – возраста Джин. Джин тоже лопает со своей свинкой морковку одну на двоих. Даёт ей откусить, а потом сама жуёт. Не понять мне этих любителей животных.

– А как-то раз мальчишки-хулиганы кошку нашу расстреляли из пневматических пистолетов. Просто так… Ради баловства, уроды… Герка нашёл её уже мёртвой. Он ревел на всю улицу, прижимая её к груди. Наши окна – вон те, – Даша показала на второй этаж. – Я помню, как выглянула… Бедный тычется лицом в её мёртвое тельце… Бр-р-р… Потом позже узнала, что с ним какой-то нервный припадок случился. Два месяца в больнице лежал. А потом они с матерью переехали.

Да уж, а я переживаю о своей семейке. Что отец бросил нас, что под боком вечно суетится Джин. В жизни вон как бывает! И так сложно осмыслить, вместить в себя полностью чужую боль. Но внутри от рассказа Даши как будто ком слизи застрял. Сколько этой слизи вокруг, куда от неё деваться? В Тёмный Уголок?

Я бросила взгляд на магазинчик, в котором скрылся Герман. Обнять бы этого ершистого мальчишку, взять за руку и просто сказать, что есть человек, которому он нужен. Но нет же, Герман всё перевернёт, будет бубнить, что у него есть невеста. Такой вот он: всё всегда понимает неправильно.

– Вот так узнаешь о чужой судьбе – и подумаешь: какая я всё-таки счастливая, – сказала я.

Даша улыбнулась, поправив ремень сумки на плече.

– Всё познаётся в сравнении. Цени!

Герман