ПИСЬМА НИКОДИМА. Евангелие глазами фарисея

Несмотря на то, что стоит осень, небо затянуто тучами и уже прошли первые дожди, все–таки выдалась пара жарких дней. Я имею в виду вовсе не погоду, а все те события, которые до сих пор держат людей в волнении. Город бурлит, как горшок с кипящей водой, и находится в беспрестанном движении, как растревоженный муравейник. Из–за всей этой суматохи про Учителя забыли, и это хорошо. Он стал вести себя настолько нестерпимо вызывающе, что если бы не выходка Пилата, то дело снова могло бы принять угрожающий оборот. Его жизнь буквально висела на волоске, а поступок римлянина спас ее.

После того случая с женщиной, совершившей прелюбодеяние, Учитель на несколько дней исчез из города. Мне удалось узнать, где Он находится. В Вифании живет семья, которая чрезвычайно охотно принимает Его у себя. Глава дома — Лазарь, ткач и садовник, тихий набожный человек, фарисей низшей ступени. Он холост и проживает со своей сестрой Марфой, тоже незамужней. Марфа — энергичная маленькая женщина, она всегда в движении, всегда в работе, что не мешает ей оставаться неизменно приветливой; она первая готова услужить и помочь в беде любому. Ее хорошо знают везефовские купцы, часто ранним утром она приезжает сюда с тележкой, полной овощей, фруктов или полотнищ черной материи, вытканной ее братом; ее хорошо знают нищие, стоящие под Навозными воротами, которым она всегда, когда бывает в городе, раздает щедрую милостыню. У этих благочестивых людей еще есть сестра, славящаяся отнюдь не своими добродетелями. Рыжеволосая Мария, самая младшая из них, пошла по дурному пути. Год или два она предавалась распутству в Иерусалиме, потом отправилась за одним из придворных Антипы в Галилею и продолжила это занятие в Тивериаде, Магдале, Наине. Она была самой прекрасной куртизанкой во всей Иудее. Я уверен, что стоило ей только захотеть — и Антипа, и Пилат, а возможно, и сам Вителлий были бы ее любовниками. Но она не хотела быть связанной никем, пусть даже самим царем. Она предпочитала ласки тех, кого сама выбирала, все время оказываясь в новых объятиях. Она меняла любовников чаще, чем городские модницы меняют сандалии. Не было никого, кто был бы способен устоять перед ее чарами. Говорили, что таким успехом она обязана талисману Асмодея, который она всегда носила на шее. Несмотря на распутную жизнь, она все хорошела. Я видел ее всего несколько раз и никогда не забуду ее изумительного, гордого и прекрасного лица… Что за женщина! Ее глаза сверкают, как драгоценные камни; презрительно изогнутые губы словно призывают к тому, чтобы добиваться ее благосклонности. Такую женщину действительно невозможно забыть.

Лазарь и Марфа, несомненно, страдали из–за дурной славы сестры. Я много раз видел в Храме Лазаря, который приносил особые жертвы и молился: на лице его была написана горячая просьба. Я убежден, что он просил Всевышнего сжалиться над Марией. Членов этой семьи связывает самая преданная любовь. Я никогда не слышал, чтобы Лазарь или Марфа сказали хотя бы одно осуждающее слово в адрес младшей сестры. Напротив, Лазарь как–то говорил мне, прижимая к щекам свои длинные жилистые пальцы: «Она совсем не плохая девушка, поверь мне, равви… она просто не знает…»

Вечером следующего дня, когда Учитель прибыл в город на Праздники, к Его Матери прибежала какая–то женщина. Голова ее была покрыта платком, а на плечи накинут скромный плащ. Но ее движения отличались от движений других женщин. Из–под складок платка выбился золотистый локон, изящная белая ножка с красиво очерченными пальцами высунулась из–под платья. Я с любопытством взглянул в лицо незнакомке и онемел. Это была она, Мария; блудница, куртизанка! Но как она изменилась! На ее прекрасном лице не было и следа румян, на точеных пальцах ни одного кольца, ноги босые, а не в дорогих сандалиях. Перед Мириам она упала на колени и обняла Ее ноги тем движением, каким обыкновенно молодые жены кланяются матери своего мужа. Казалось, они были давно знакомы, так как они разговаривали порывистым шепотом, как люди, которым надо многое друг другу рассказать. Что может связывать Мать Учителя с этой женщиной? Слушая ее рассказ, Мириам положила руки ей на плечи. Когда та что–то ответила, обе радостно засмеялись. Этот Человек нарушил весь порядок вещей. Я был потрясен, когда Он простил ту, в притворе. Но прощение — это ведь еще не дружба! Он ведь все время повторяет: «Первые будут последними, последние — первыми». Он повторил это и тогда, когда говорил о работниках в винограднике… Что же Мария могла сделать такого, чтобы ей причитался этот динарий ласки?

Я спросил об этом у Иуды. В ответ он засмеялся — словно заскрипело колесо под перегруженной повозкой. Это было то, чего Иуда не выносил, как бык красной тряпки. У него тут же загорелись глаза, и он заскрежетал зубами.