ПИСЬМА НИКОДИМА. Евангелие глазами фарисея

— Вам только так кажется. Впрочем, оставим это. Зачем нам ссориться, верно? Сегодня мы вас просим: помогите нам. Возможно, завтра мы сможем и вам чем–нибудь помочь. Скажите, — он переглянулся со своими, — что бы вы хотели за этот маленький бунт?

Насколько я помню, никогда еще в Синедрионе не видывали подобного торга. Видно, влияние саддукеев и вправду пошло на убыль, раз они ищут нашей поддержки. Мы ждали долгие сто лет, пока власть в стране перейдет в наши руки. И сейчас я уже уверен, что ждать нам осталось недолго.

— За этот бунт? Что мы хотим за этот бунт? — головы Ионатана, Елеазара и Иоханана сблизились. — Об этом Великий Совет должен подумать.

— Так как насчет бунта?…

— Бунт вы получите. Завтра утром у крепости Антония будет стоять толпа. А как же ваше обещание?

— Мы его не забудем. Мы готовы поклясться золотом Храма.

Так закончилось заседание Синедриона. А теперь послушай, что произошло на следующий день. Как и обещал равви Ионатан, с самого раннего утра у крепости Антония собралась огромная толпа, оглашавшая воздух криками: «Отдай казну Храма! Отдай казну Храма!» Наши хаверы блестяще сумели все организовать. Шли часы, а люди не расходились и кричали все громче: их убедили в том, что римлянин совершил страшное святотатство. Амхаарец никогда точно не знает, что такое преступление на самом деле, но за веру он готов отдать жизнь. Уже было за полдень, несколько раз принимался идти дождь, однако народ не расходился. Над целым городом завис протяжный стон, словно моление женщины, просящей милостыню: «Отдай казну Храма». Пилат не вышел к просящим, ворота были заперты, а римская стража ушла с улицы на стены крепости.

Собравшись в Храме, мы ждали, пока прокуратор уступит. Это могло продлиться до следующего дня; например, тогда, когда речь шла о легионерских знаменах с изображениями, Пилат сопротивлялся целых три дня. Криками толпы руководила группа молодых фарисеев. Другие бегали по городу и сгоняли к крепости Антония тех, кто еще не успел там побывать. Вскоре мы узнали о нашем поражении. На этот раз солдафон оказался умнее. Тогда он сделал попытку запугать людей видом мечей — и просчитался; сейчас он приказал солдатам завернуться в плащи и незаметно вмешаться в толпу. По сигналу Пилата солдаты откинули плащи и взялись за толстые дубины, припасенные заранее. Они били безжалостно, как только римляне умеют бить. Толпу охватила паника. Те же самые люди, которые пару лет назад бесстрашно смотрели в глаза смерти, сейчас бежали от палок, как трусливые псы. А солдаты догоняли их и продолжали избивать, ломая концы дубин о головы бежавших. Среди иерусалимской черни не найдется, пожалуй, ни одного человека, которому бы не досталась хотя бы пара ударов. А есть и такие, у кого поломаны руки, разбиты головы. Досталось даже нескольким фарисеям. Вместо победных песен город надрывается жалобным стоном.

Мы проиграли. Пилат вызвал к себе наших представителей и со смехом объявил им, что он благодарен Синедриону за золото, которое ему предоставили на водопровод, и что он собирается не мешкая приступить к его строительству: уже отданы соответствующие распоряжения. К осени, заверил он, солдаты, охраняющие в городе порядок, смогут купаться в чистой прохладной воде. А в атриуме Пилата будет устроен фонтан… Слушая все это, Каиафа ревел от ярости, как бык, которого режут. Оскорбленные саддукеи порвали с Пилатом всякие отношения. Ты можешь себе вообразить, какую ненависть питает к римлянину народ в Иерусалиме.

Вследствие всех этих событий про Учителя забыли. Он не появляется в городе, и Его следы засыпал свежий мягкий снег. Знаю я и то, что Он не возвращался в Галилею. Он, разумеется, не ушел далеко от Иерусалима и готов вернуться по первому зову.

ПИСЬМО 17

Дорогой Юстус!

Учитель, вместо того чтобы воспользоваться затишьем и спокойно где–нибудь отсидеться, снова хочет накликать на Себя несчастья. На праздник Хануки Он прибыл в Иерусалим. В этом году праздник пришелся на холодное и дождливое время. Дождь чередовался со снегом, заливая свечи, которые верные зажгли на крышах домов. Никогда еще торжество по поводу обновления Храма не казалось мне таким серым и безрадостным.

Замерзшие горожане попрятались в притворе. Вдруг кто–то заметил Учителя, идущего в окружении своих учеников. Раздались крики: «Смотрите! Вон Пророк из Галилеи! Пришел–таки! Не испугался!» Укутанные в мокрые плащи люди были угрюмы и неприветливы. Этот дождь, который гасил праздничные огни и просачивался сквозь стены домов, повергал их в уныние. Что толку, что уже двести лет подряд празднуется день очищения Храма, оскверненного Епифаном? Что, собственно, изменилось с тех пор? Позже в святыню точно так же вторгся предводитель римлян, однако после этого Храм не был очищен надлежащим образом, и день тот не празднуют. Помпей, по крайней мере, ничего не взял. Пилат же безнаказанно украл золото из казны и строит на него водопровод. Не означает ли это, что наш народ скатывается все ниже? В кого мы превратились? Наступит ли когда–нибудь конец нашим унижениям?