ПИСЬМА НИКОДИМА. Евангелие глазами фарисея

Такие размышления нередко приходят в голову, особенно в такое унылое время, как месяц Кислев. Так что неудивительно, что кто–то из толпы крикнул:

— Послушай, Равви! Сколько Ты будешь держать нас в неизвестности? Если Ты Мессия, заяви нам об этом прямо.

Учитель остановился. Возможно, Он и не собирался произносить речей, если бы к Нему не обратились. Но Он никогда не оставляет вопросов без ответов. Совершенно обыденным тоном, словно в словах Его не содержалось ничего необычного, Он произнес:

— Сколько раз Я говорил вам это, а вы Меня не слушали! Сколько раз Я доказывал это делами, а вы не хотели Мне верить! Что еще Я должен сделать? Как и предсказывал пророк, Я пришел к Моим овцам. Я искал тех, которые заблудились, и звал отбившихся от стада. Я готов положить за них жизнь, как полагает ее добрый пастырь. Но есть овцы и овцы. Видно, вы овцы не Моего стада. Если бы вы были Моими, никто бы не сумел отвадить вас от Меня. То, что мне дал Отец, никто у Меня не отнимет. Ибо Я и Отец — одно…

Этого было вполне достаточно, чтобы спровоцировать взрыв. Озлобившиеся люди дали выход своему настроению. В воздухе замелькали палки и кулаки. Некоторые бросились собирать камни.

— Он кощунствует! Кощунствует! — кричали они. — Побить Его камнями!

Тогда Он спокойно спросил, словно не отдавая Себе отчета, что Ему грозит смерть:

— За что вы хотите побить Меня камнями? За то, что Я исцелял? За что именно?

— Не за то, что Ты исцелял! — крикнул кто–то. — Ты кощунствуешь! За кощунство надо Тебя побить камнями.

— Кощунствую, говорите?… — с грустью повторил Он. — Значит, слова Мои для вас кощунство? А Мои дела? А как же Мои дела? Если вы не доверяете Моим словам, поверьте Моим делам. Каждое Мое дело свидетельствует обо Мне…

Он смешался с толпой, и прежде чем кто–то успел бросить в Него камень, — исчез. Должно быть, Он тотчас же ушел из города, потому что больше Его не видели. Но эта короткая стычка привела к тому, что гнев в адрес Пилата и римлян сменился новой волной неприязни по отношению к Учителю. Впрочем, два этих обстоятельства имеют общий корень. Народ сыт по горло той жизнью, которую он вынужден вести: он жаждет освобождения. Поэтому он так ненавидит римлян и так многого ожидал от Учителя. Я начинаю понимать всех тех, у кого, подобно Иуде, верность начинает перерождаться в обиду, в упреки, в обвинения в предательстве… Люди надеялись, что за исцелениями последуют не менее чудесные победы над врагом. Но Учитель вовсе об этом не помышляет. Он не понимает, что значит «враг». Можно подумать, что Пилат и римляне Ему так же дороги, как Его братья. Я тебе когда–то писал, что Его как будто одновременно огорчает и радует та странная мысль, что якобы должны прийти чужие и вступить во владение нашим поруганным наследством. В Нем скрыты тысячи тайн. Но только люди вроде Иуды тайн не выносят. Они хотят знать сразу все. Для них один и тот же динарий, данный тому, кто работал весь день, и тому, кто работал всего час, — это обыкновенное надувательство. Даже если этот динарий равен всем сокровищ Офира.

У нас в городе многие начинают рассуждать так, как Иуда. Городское простонародье теперь отзывается об Учителе с презрением. В Галилее у Него по–прежнему сохранились тысячи друзей и сторонников, но в Иерусалиме ситуация изменилась: здесь каждый хотел бы видеть Его вершителем своих собственных чаяний. Зачем, собственно, Он приходит в Иудею? Такой Мечтатель, как Он, Провозвестник прекрасного учения и Слагатель притч, должен оставаться среди своих. Пускай они Его тоже не понимают, зато могли бы хотя бы ценить, особенно если бы Он перестал бессмысленно дразнить наших. Мы, фарисеи, позволяем любому рассуждать о делах Всевышнего. Как раз говорить–то Он умеет превосходно. Сколько добра Он мог бы сделать, исцеляя людей и обучая их любви к Всевышнему. А Он, так ничего по сути и не сделав, полагает Свою работу законченной. Чего Он, собственно, достиг за эти три года? Он избрал двенадцать учеников, привлек к Себе толпу слушателей. Это все равно что ничто! Даже если бы Галилея, Иудея и Перея были на Его стороне, а один Иерусалим — против, Он все равно бы ничего не добился. В этом наши книжники правы: пророком можно стать только на Сионе. А Он в Иерусалиме восстановил против Себя всех: и больших и малых. И следа не осталось от того признания, которым Он когда–то пользовался. Пусть бы лучше Он возвращался в Галилею, да там бы и оставался!

— Если Он по–прежнему будет приходить в Иерусалим, то я боюсь, что рано или поздно Он найдет здесь смерть.

Именно это я и сказал. Представь: приходят ко мне как–то обе сестры Лазаря. Если бы Мария пришла одна, то я, наверное, не стал бы с ней разговаривать. Я не хочу иметь ничего общего с женщинами, жившими в грехе! Мария, кажется, до сих пор не потеряла способности очаровывать. А я — человек чистый. Тот факт, что Учитель прощает таким грешницам, как она, и даже более того, — принимает из их рук пищу, меня нисколько не убеждает. Он недопустимо добр. Закон потерял бы смысл, если бы в нем не было предусмотрено наказания для грешников!