ПИСЬМА НИКОДИМА. Евангелие глазами фарисея

— Мы обошли лесом Панеаду, которая сейчас называется Кесарией и где теперь располагается столица тетрарха. Там за городом есть высокая скала, из–под которой бьет вода; в скале имеется глубокое черное отверстие, словно ворота, ведущие в глубины ада. Гои бросают туда цветы и утверждают, что таким образом воздают хвалу своему богу. Мы проходили под этой скалой, испытывая отвращение, а кто–то даже страх. Но Он остановился именно в этом месте. В этот день Он еще ни разу не заговаривал с нами и с самого утра шел отдельно от всех в молчаливой задумчивости. Теперь Он подозвал нас и спросил: «За кого вы Меня принимаете?» — словно этот вопрос необходимо было поставить именно в этом месте, напоминающем вход в святилище языческого божка. Мы переглянулись. В последнее время о Нем ходят самые разные слухи: приближенные Антипы считают, что Он — воскресший Иоанн, в это, кажется, верит и сам тетрарх; другие утверждают, что Он — Илия, третьи считают Его Иеремией, четвертые — Иезекиилем. Мы поведали Ему все это. Он слушал нас, склонив голову и вперив взгляд в бьющий из–под скалы источник. Когда Он поднял глаза, я вдруг заметил, какой у Него лихорадочный беспокойный взгляд. Он смотрел на нас так, как смотрит человек, судьба которого зависит от тех слов, которые Он сейчас услышит. Мне даже показалось, что Он весь дрожит. Он окинул всех нас взглядом, впрочем ни на ком специально не задержавшись, и бросил твердо и резко, словно проверяя нас на прочность: «А вы за кого меня принимаете?» Мне почудилось, что Он в первую очередь обращается ко мне. В конце концов, я — единственный из Его учеников, кто кое–что смыслит в жизни да и успел немало повидать на своем веку. Разве не так? Только что я мог Ему ответить? Если бы Он спросил меня об этом тогда, у моря, сразу после чуда с хлебами, то я дал бы Ему мгновенный ответ. Тогда Ему удалось убедить меня в том, что Он Мессия. Но Мессия не отказывается от победы. Мессия не знает поражений. После всего того, что случилось потом, после этого бегства разве мог я сказать Ему, что Он — великий чудотворец? Он сотворил два великих чуда, это правда, но на них Его сила и исчерпалась. А помимо чудес, Кто же Он? Никто и ничто… Вообще этот Его вопрос был совершенно неуместен. «Неужели Он хочет и нас отпугнуть от себя?» — думал я. Другие ученики стояли молча, не зная, что сказать. Я почувствовал, как Он опаляет нас взглядом. И вдруг раздался зычный голос Симона, — этот глупец как будто даже и не заметил того, что произошло. Он гаркнул: «Ты — Мессия и Сын Всевышнего!»

Иуда откашлялся и нетерпеливым движением прочесал пятерней свою редкую бороденку. Я весь обратился в слух, не без удивления обнаружив, как у меня колотится сердце.

— Сделалось тихо, — продолжал Иуда, — потому что никто из нас еще никогда не произносил подобных слов. Я не знал, то ли Он разбранит Симона за такое безрассудство, на которое Сам же и напросился, то ли, наоборот, похвалит. Он обвел нас всех взглядом и остановился на Симоне. Сын Ионы стоял перед Ним — большой, с приоткрытым ртом и дурацкой улыбкой, явно прикрывавшей его смущение. Вдруг мне показалось, что страх, беспокойство и печаль, которые я наблюдал в последнее время на лице Учителя, куда–то исчезли, и всего Его охватила радость, как огонь охватывает пучок сухой травы. Когда Он улыбается, то кажется, что начинает улыбаться все вокруг, и мир словно преображается. Учитель протянул ладони над головой Симона: «Благословение Господне да сойдет на тебя, Симон, — проговорил Он медленно и серьезно, но явно с едва сдерживаемым восторгом. — Не сам ты познал то, что сказал, но Отец Мой открыл это тебе. Поэтому я даю тебе сегодня новое имя: с этих пор ты будешь называться Петром (Кифой), что означает — скала. А на сей скале Я построю Церковь Мою, и врата адовы не одолеют ее. Я тебе дам ключи от этого Царства Небесного, чтобы ты мог ими все открыть и все запереть. Что ты откроешь здесь, на земле, то так же точно откроется и на небе, и что закроешь здесь на земле, то и на небе закроется».

— Что за обещание! — воскликнул я. — И кому оно дано!

— Вот то–то и оно, равви, — поддакнул Иуда, — что этому глупцу, этому амхаарцу, которого Он сделал первым после Себя. Впрочем, воображаю, что за Церковь Он собирается построить! Если бы Он сейчас умер, и создавать эту Церковь пришлось бы нам, двенадцати, то я бы ни часу не остался под началом у Симона — Кифы! Тоже мне скала! Глупец и грешник! Ни одно вероучение не пережило бы своих основателей, если бы они назначали себе таких преемников.

— Ты прав, — признал я, — Только ты мог бы быть у них главным.

Несмотря на ожесточение, на лице Иуды мелькнула улыбка.

— А Симон, наверное, совсем зазнался с той минуты? — спросил я. Иуда горько и в то же время злорадно засмеялся: