ПИСЬМА НИКОДИМА. Евангелие глазами фарисея

— Я вижу, ты его знаешь, равви. Он тут же умудрился доставить Учителю неприятность. Но я должен рассказать тебе все до конца. Едва мы пришли в себя после происшествия с Симоном, как Учитель, присев с нами на траву, стал говорить о том, что Ему надо пойти в Иерусалим, а Его там убьют книжники, священники, старейшины…

— Убьют, — вскричал я, — мне кажется, Он преувеличивает. Или Он прав? Здесь все Его ненавидят после того исцеления у Овечьей купальни. Даже нищие…

Я, кажется, не писал тебе, Юстус, что с того момента, как Он совершил там чудо, вода уже больше никогда там не вспенивалась. Люди потеряли надежду, что это еще когда–нибудь произойдет. В галереях больше не собираются толпы, и Ионафан лишился своего дохода, так как раньше его люди собирали с больных, ожидающих особого волнения воды, по два ассария. — Но раз Он чувствует, что Ему грозит смерть, то пусть Он даже и не думает появляться здесь. В Галилее и Трахонитиде легче укрыться.

— Он говорит, что Ему надо сюда прийти и что Он должен страдать. Он сказал: «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?»

— Наверное, Он и вправду рехнулся, Иуда, — вскричал я, — Что может приобрести человек, если он погибнет?…

— Сам видишь, равви, что с Ним случилось! — Иуда затряс поднятыми над головой руками. — Даже такой мудрец, как Кифа, понял, что все это потеряло смысл. Но поскольку он стал теперь таким важным, он отвел Учителя в сторону, чтобы с глазу на глаз указать Ему на несообразность Его слов. Стоило Учителю это услышать, как Он тут же гневно закричал Симону: «Прочь! Прочь! Не соблазняй Меня, сатана!» И через минуту опомнившись, добавил: «Не знаешь ты, что исходит от Бога, а что от людей…» Потом Он вернулся к нам и продолжал: «Слушайте, дети! Те из вас, кто хочет идти за Мной, тот должен взять свой крест и нести его, как Я несу…»

— Опять Он говорит о кресте, — сказал я, скорее обращаясь к себе, чем к Иуде.

— Он постоянно его упоминает, — подтвердил Иуда. — Крест, крест и крест… Хороша будет Церковь под таким знаком. Правда, Он говорит, что воскреснет, даже сказал, что и мы не умрем, пока не увидим Его, пришедшего во славе.

— Небольшое и не слишком надежное утешение, — буркнул я. Я почувствовал то, что, наверняка, почувствовал и сам Иуда: ужасную тоску, отнимающую всякое желание жить. Отчаяние и мысли о Руфи, о которой я на минуту забыл, слушая его рассказ, вернулись многократно усиленные этой тоской. Мир показался мне хмурым, как в зимнее ненастье. Все мне опротивело. — Ну, а как отнеслись к этому ученики? — спросил я.

— Они пали духом, — ответил Иуда, — все вертелись на месте и испуганно глазели друг на друга. В самом деле, небольшое утешение дожидаться чуда, когда сила Его иссякла и, возможно, никогда больше не вернется… Я уже стал подумывать о том, не уйти ли мне от Него совсем… Даю слово, что другие хотели сделать то же самое. Он, видно почувствовал это, потому что спросил: «Вы тоже хотите оставить Меня?» Тогда Симон уже покорно и робко отозвался: «Куда мы теперь пойдем? К кому? Раз уж мы поверили, что Ты Мессия?» Однако энтузиазма в его словах не слышалось. Учитель подпер голову руками и снова стал выглядеть грустным, беспокойным и страдающим, как тогда у подножья скалы языческого божка. «Да, — тихо произнес Он, — только двенадцать Я себе выбрал, но и среди них есть сатана…» Я услыхал это, и Симон наверняка тоже услышал, потому что он опустил голову, решив, что Учитель говорит о нем…

— И вы ушли? — спросил я.

— Нет, — возразил он, — куда бы они ушли? Они ведь и в самом деле не знают, что делать дальше. Я тоже пока не уйду, а вернусь к ним и посмотрю, что будет… Может, к Нему вернется Его сила? Уж тогда–то я поймаю Его за руку. Во второй раз эти олухи не смогут мне помешать.

Иуда выскользнул из моего дома так же, как и вошел: осторожно и бесшумно, как крыса. Он вернулся к своему Учителю, в Котором он усомнился, а я вернулся к болезни Руфи, перед которой чувствую себя бессильным… Весь мир слился для меня в один хмурый дождливый день, один из тех, что обычно приходят после Хануки… Если Он не способен больше исцелять, то где же мне искать спасения для Руфи?

ПИСЬМО 13

………………………

Это меня немного успокоило. Впрочем, я был как помешанный: она все стояла у меня перед глазами такой, какой я увидел ее после своего возвращения: исхудавшей, беспомощной, неспособной даже перевернуться с боку на бок… Помнишь, я как–то давно говорил тебе, что она явно стыдится своего тела, но сейчас я впервые заметил по ее отекшему лицу равнодушие ко всему. Ей было безразлично, что я вернулся, она только повернула голову в мою сторону и слегка вытянула губы, словно посылая мне поцелуй. Но ничто ее больше не интересовало: ни мои рассказы, ни подарки. Не отрывая головы от постели, она лишь слегка махнула мне рукой. Я навсегда запомню ее такой: черная головка на подушке и ужасающе худая, поднятая вверх рука.