Читаем Письма о письме полностью

я вот не сноб, считающий, будто мое говно не смердит, но между тем, что допиваюсь до смерти и вкалываю на работе, которая меня всего сжевывает, в оставшееся время, в те один или 2 часа, мне нравится работать с ним по-своему.

поэтому я не читаю на поэтических читках, не хожу на Любовные Сходняки, Отпадные Тусняки, тому подобное.

Я всегда был по сути «одиночкой». такие люди есть, либо по природе, либо по психозу, либо по чему еще, кто мучается в толпе, а когда сами по себе, им лучше. Нынче ТЫ ОБЯЗАН ЛЮБИТЬ – вполне тема, а я думаю, что, когда любовь становится командой, ненависть становится удовольствием, я вот что тебе пытаюсь объяснить – уж лучше я б зерно трескал, и визит твой ничего не решит, особенно с кувшином красноглазки, когда у меня желудка почти не осталось. мне почти 47, пью я 30 лет, и осталось мне немного, по больницам туда-сюда. Я сейчас не на жалость тебе давлю. просто некоторые вещи, что нынче видят некоторые молодые люди, нынче понимают (и куча того, чего они не понимают), я про них соображал еще в 1939-м, когда Война была Хорошо, Левое было Прекрасно и так далее. когда Хемингуэй неплохо выглядел, и примерно тогда же парни иногда сбегали, чтобы вступить в Бригаду Авраама Линкольна. молодежь всегда возбуждена; я таким не был. рамка у картинки постоянно меняется, и если гоняешься за каждым прелестным на вид восходом, тебя засосет во множество зыбучих песков и к мертвым флагам. человек, если может, пусть более-менее сам лепит собственные представления; а если верещать обезьяной в парке или впотьмах, этого не добьешься. Вообще-то мало чем этого добьешься. Я не намерен этого делать пишущей машинкой, а ты этого не сделаешь книжным магазином. если мир вообще меняется, это будет из-за того, что бедные чересчур много ебутся и чересчур много ебаных бедных, а немногие богатые мальчонки у власти будут бояться, потому что, если собрать достаточно бедных и они при этом достаточно бедны, все пропагандистские газеты на свете не смогут им рассказать, до чего им повезло, что бедность свята, а голодать – полезно для души. если этим людям дать голосовать, все неизбежно изменится, а если не давать им голосовать, бунты станут все больше красней жарче адовей. Политики у меня никакой, но понять это достаточно просто. но и мальчики у власти умные, они попробуют давать им по чуть-чуть, милостыни столько, чтоб их сдерживать. да и бомба потом может много чего решить. избранным нужно будет только дождаться, покуда в космосе не окажется места, где спрятаться, и пусть оно все провалится. в нужных местах. они вернутся после того, как санитарные техники отдрают кости дочиста. я же тем временем сижу за своей пишущей машинкой, жду. […]

слишком выдвигаться из стихотворной формы опасно. стихо-форма (бля, выглянув сейчас в окно, я только что увидел, как что-то выбралось из такси ой ой ой ой в желтой высокой юбчонке нейлоновые ноги боже она покачивалась на солнышке и грязный старик прижался к окну и ронял кровавые слезы) удерживает в чистоте на зуб, делает шелковым на ощупь, нейлон для порванной гитарной души, о о ага. но время от времени я выскальзываю из стихо-формы и распускаю язык. Я же человек, «слишком уж человечен», как некогда сказал какой-то пыльноватый старый философ. пыльноватый, стал-быватый. ебутся даже черви. […]

Я думал, что выиграл Пулитцеровскую премию. Уэбб мне в прошлом году сказал, что на него выходили люди Пулитцера, что «Распятие» выдвинули на Пулитцера. ну, тут либо Уэбб был пьян, либо ее оторвал кто-то другой. вероятно, дали какому-нибудь жирному преподу из колледжа, который писал рондо в рифму в попытке доказать, будто у него есть душа. слушай, мне это надо где-то прекратить. ты подумаешь, я напился; даже пива не выпивал 2 дня. ладно. темнеет. Лос-Анджелес – это Крест, и мы все на нем висим, глупые Христосики. 6 вечера. По радио китайская музыка. трезв, трезв, трезв.

[Роналду Силлимену]Март 1967 г.

[…] Я читал критиков – Уинтерза, Элиота, Тейта, тому подобное, Новую Критику, Новую Новую Критику, требования Шапиро, всю толпу из «Кеньона», толпу из «Сеуани», я полжизни потратил на чтение критиков, и хотя содержание у них считал претенциозным, стиль бывал несколько усладителен, и теперь с твоей стороны очень мило сообщать мне, что лучшие из них пытаются вернуть в стих «человеческое достоинство, самоуважение, ту гордость, какую чувствуешь в диком, свободном жеребце». на мое ухо это звучит таким же фуфлом, как резиновая конская жопа, но раз такова твоя догадка и/или твое мировоззрение – оно твое, и прекрасно.

«ЕСЛИ ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ – УРОДСТВО, НЕСЕТ СМЕРТЬ, ТО НЕ НАШ ЛИ ДОЛГ БЫТЬ ПРЕКРАСНЫМИ?» – вопишь ты мне заглавными буквами. Роналд, «долг» – это грязное слово, а «прекрасный» – заезженное. хочешь сшибить кого-то с пыльных ножек – просто потребуй, чтоб он был «прекрасен».

[Джону Беннетту]Сентябрь 1967 г.
Перейти на страницу:

Все книги серии Чарльз Буковски. Бунтарь и романтик

Из блокнота в винных пятнах (сборник)
Из блокнота в винных пятнах (сборник)

Блокнот в винных пятнах – отличный образ, точно передающий отношение Буковски к официозу. Именно на таких неприглядных страницах поэт-бунтарь, всю жизнь создававший себе репутацию «потерянного человека», «старого козла», фактотума, мог записать свои мысли о жизни, людях, литературе. Он намеренно снижает пафос: «Бессвязный очерк о поэтике и чертовой жизни, написанный за распитием шестерика», «Старый пьянчуга, которому больше не везло», «Старый козел исповедуется» – вот названия некоторых эссе, вошедших в эту книгу. «Я швырнул себя навстречу своему личному божеству – ПРОСТОТЕ», – признался он. Всякий, кто прочтет эту книгу, увидит, что простота эта – обманчива. А черный юмор, цинизм, грубость – маска, за которой скрывается легкоранимый, уязвимый, страдающий человек.

Чарльз Буковски

Современная русская и зарубежная проза
Письма о письме
Письма о письме

«Я работал на бойнях, мыл посуду; работал на фабрике дневного света; развешивал афиши в нью-йоркских подземках, драил товарные вагоны и мыл пассажирские поезда в депо; был складским рабочим, экспедитором, почтальоном, бродягой, служителем автозаправки, отвечал за кокосы на фабрике тортиков, водил грузовики, был десятником на оптовом книжном складе, переносил бутылки крови и жал резиновые шланги в Красном Кресте; играл в кости, ставил на лошадей, был безумцем, дураком, богом…» – пишет о себе Буковски. Что ж, именно таким – циничным, брутальным, далеким от рафинированной богемы – и представляется большинству читателей тот, кто придумал Генри Чинаски, которого традиционно считают альтер-эго автора. Книга «Письма о письме» откроет вам другого Буковски – того, кто написал: «Творение – наш дар, и мы им больны. Оно плескалось у меня в костях и будило меня пялиться на стены в пять часов утра…» Того, кто был одержим писательством и, как любой писатель, хотел, чтобы его услышали.

Чарльз Буковски

Биографии и Мемуары

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих героев
100 великих героев

Книга военного историка и писателя А.В. Шишова посвящена великим героям разных стран и эпох. Хронологические рамки этой популярной энциклопедии — от государств Древнего Востока и античности до начала XX века. (Героям ушедшего столетия можно посвятить отдельный том, и даже не один.) Слово "герой" пришло в наше миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее этим словом стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов. Безусловно, всех героев роднит беспримерная доблесть, великая самоотверженность во имя высокой цели, исключительная смелость. Только это позволяет под символом "героизма" поставить воедино Илью Муромца и Александра Македонского, Аттилу и Милоша Обилича, Александра Невского и Жана Ланна, Лакшми-Баи и Христиана Девета, Яна Жижку и Спартака…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука