Письма об Индии

Затем меня свели с лестницы и повели показывать священных коров раджи. На дворе стояло чучело страуса. Мне показали в длинной конюшне более 100 коров и быков, самых лучших, самых горбатых[51]: у некоторых коров были высеребрены рога, а шеи опутаны серебряными цепочками. Нескольким коровам наделаны стойла на крыльце дворца; кормят их на убой, и поэтому вход во дворец содержится не совсем в безукоризненной чистоте и опрятности.

Меня предупреждали, что вечером на дворцовой площади будут народные увеселения. Я отправился на площадь после обеда, часов в 10, и моим взорам предстало странное зрелище: толпа каких-то уродов с зажженными факелами, 2 слона, и на них барабаны, в которые немилосердно колотят голые люди; яркий свет на площади перед покоями сына раджи. Я пошел на свет и увидел актеров, в личинах и в уродливых нарядах, похожих на те, что изображены на рисунках, подаренных мне Траванкорским раджей. Актеры представляют в лицах «Историю о Вампире». Посреди позорища копошилось какое-то черное чудовище с поддельными зубами и клыками, загнутыми, как у кабана; это чудовище лежало на другом уроде и сосало его кровь. Я подошел как можно ближе (место представления было оцеплено веревкой) и увидел под разорванной одеждой жертвы грубое подобие обнаженных костей, крови и разодранных жил. Насосавшись вдоволь, людоед лег и заснул. Пришел какой-то толстяк с женой, начали изъявлять знаки сожаления, принялись плясать вокруг мертвеца и убийцы, которого, видимо, побаивались и ничем не тронули. Потом женщина также заснула. Людоед проснулся и при виде трупа почувствовал угрызения совести, в отчаянии бросился на труп и расточал ему всевозможные ласки. Однако же жажда крови начинала в нем снова пробуждаться, он забегал вокруг спящей женщины, скрежетал своими поддельными зубами, потирал желудок и готовился к новой закуске, выражая свой неутолимый голод сладострастной дрожью и громким, диким смехом:. Он уже вонзил свои ногти в грудь жертвы и наклонил окровавленную пасть, как вдруг с дворцового балкона раздался крик: это был знак прекратить представление. В то же мгновение балкон задернули огромным занавесом и потушили лампы. Актеры вдруг остановились и также потушили свои факелы. Слоны медленно удалились, толпа разошлась, и я отправился в своем паланкине домой по пустым улицам Мизора, раздумывая об однообразной и скучной жизни семейства раджи в этих низких, удушливых покоях, при этих варварских развлечениях, доставляемых грубым язычеством. Мне пришло в голову, что на языческой Руси князья вели такую же жизнь, как индийские раджи. Улицы были мрачны и пусты; мне взгрустнулось.

В Мизоре опять окружила меня роскошная растительность, по которой я вздыхал в горах, поросших только зеленым дубняком и рододендронами; рододендроны здесь огромные деревья, осыпанные превосходными пунцовыми цветами. Но ты не любишь ботаники.

Кананор [Кананнур] на Малабарском берегу,

10 сентября

Из Мизора я отправился по бамбуковому лесу, но слонов не видел ни одного.

По живописной дороге я отправился до Тиличери [Телличерри] на Малабарском берегу. Тиличери — деревушка, состоящая из хижин и палаток, обитаемых полуобнаженными туземцами; женщины здесь очень красивы. Теперь я в Кананоре, который похож на Тиличери, но с той только разницею, что в нем стоит много солдат. Отсюда я отправляюсь в Маркару [Меркара], недавно покоренную англичанами[52] и малоизведанную, так что я ничего не могу сказать о ней, кроме того, что она лежит на моем пути. Я очень плохо распорядился насчет переписки и не имею решительно никакого известия из Европы; со времени моего выезда из Лондона я получил от тебя только одно письмо, посланное из Парижа. Впрочем, в последнее время я принял свои меры, и, ежели есть на мое имя письма в Бомбее или Калькутте, я получу их дней через 12 в Бангалоре [Бенгалуру], в который думаю приехать дней через 8, взглянув мельком на Маркару и Серингапатам [Шрирангапатинамм].

[Ему же]

С борта купеческого корабля «Серингапатам»,

между Мадрасом и Калькуттой, 9 октября

После 4 или 5 дней плавания на прекрасном купеческом корабле прибыли в страшную жару к одному из многочисленных устьев Ганга, называемому Хугли. В середине устья находится Тигровый остров, необитаемый и покрытый густым лесом. Капитан рассказал мне, что один из его товарищей имел неосторожность бросить якорь невдалеке от этого острова и что тигры, подплыв ночью к кораблю, похитили нескольких матросов.