Письма об Индии

Бенарес, 18 декабря 1841 года

Я объездил Бенарес по всем направлениям, но не видел ничего поэтического и величественного. Сегодня утром я остановился перед четырехугольным прудом, окаймленным гранитными ступенчатыми спусками; в воду глядится маленькая пагода, выстроенная из затейливо высеченных камней, выкрашенная под темный кирпич и отененная ветвистыми бананами. На берегу пруда сидели больной мальчик и хромой брамин; при моем приближении они стали завывать, как шакалы, и на их вой посыпались со всех сторон, со сводов храма, с башни, с вершины деревьев и из крытых ходов, окружающих пруд, разнородные и разношерстные обезьяны. Некоторые из обезьян тащили своих птенцов на руках или на спине. Вся эта обезьянья толпа совершенно запрудила улицу, и притом так неожиданно, как будто бы выросли из-под земли по манию волшебника. Брамин бросил им пригоршню зерен, за которые я заплатил; поднялась такая возня, что я насилу унес ноги.

Эта пагода посвящена богу Хануману, который во время оно был воинственной обезьяной и служил в войсках аудского короля по имени Рама. Для этого-то Рамы Хануман покорил остров Цейлон[69], этот очаровательный остров, этот изумруд, лелеемый тихими водами Индийского океана, эту чудную землю, где красавицы сингалки бродят в тени рододендронов и олеандров, этот заколдованный лес, где под навесом пальмовых листьев слоны топчут благовонные кустарники ананасов, кофейного дерева и коричных лавров. Вот такой остров покорила знаменитая обезьяна Хануман для своего доброго короля Рамы[70].

Перелагая эту поэтическую историю в прозу, можно вынести следующее: могущественный аудский повелитель покорил большую часть Южной Индии, тогда еще дикой и необработанной, населенной племенами, которых последние остатки бродят по лесам Ориссы, Гондваны[71]и т. д. Образованные подданные Рамы назвали эти племена обезьянами, потому что они жили посреди лесов в первобытном состоянии; с помощью этих дикарей Рама покорил Цейлон, а вождем диких союзников был обезьяна — Хануман!

Ходя по узким улицам Бенареса, думаешь, что видишь сон. Перед глазами пестреют точеные, наподобие шахматных башен, пагоды, в которых толкутся расписанные различными красками брамины и факиры, белые, горбатые телята с цветочными венками на рогах, полуобнаженные женщины в поручнях[72] и кольцах, орошающие водой бесчисленное множество маленьких идолов и цилиндрических камней. Порой проносятся чужеземные всадники на выкрашенных хной и индиго конях, с надетыми через плечо луком и стрелами без колчана за спиною, словно мифологические боги. Посреди этой подвижной и живой толпы двигается иногда тяжелый слон в своей странной сбруе, с трудом и грохотом пробирающийся между теснящих друг друга храмов, домов, балконов и лавок, которых навесы, поддерживаемые шаткими бамбуковыми подставками, нередко опрокидываются неловким прохожим. Изредка мелькает и исчезает за одним из поворотов улицы легкий дромадер[73], покрытый ярким чепраком желтого, красного или зеленого цвета.