Письма об Испании

Оригинальность и свежесть книги Боткина отмечалась почти всеми рецензентами, начиная с известной оценки Белинского в статье «Взгляд на русскую литературу 1847 года»: «Испания для нас — терра инкогнита. Политические известия только сбивают с толку всякого, кто бы захотел получить понятие о положении этой земли. Главная заслуга автора писем об Испании состоит в том, что он на все смотрел собственными глазами, не увлекаясь готовыми суждениями об Испании, рассеянными в книгах, журналах и газетах; вы чувствуете из его писем, что он сперва насмотрелся, наслышался, расспросил и изучил и потом уже составил свое понятие о стране. Оттого взгляд его на нее нов, оригинален, и все заверяет читателя в его верности, в том, что он знакомится не с какою-нибудь фантастическою, а с действительно существующею страною»[236].

Точка зрения Гоголя особенно привлекает наше внимание. В письме из Остенде к П. В. Анненкову от 12 августа 1847 г. Гоголь пишет: «…прочел я письма Боткина. Я их читал с любопытством. В них все интересно, может быть, именно оттого, что автор мысленно занялся вопросом разрешить себе самому, что такое нынешний испанский человек, и приступил к этому смиренно, не составивши себе заблаговременно никаких убеждений из журналов, не влюбившись в первый выведенный им вывод, как делают это люди с горячим темпераментом»[237].

Длительность пребывания Боткина в Испании остается загадочной. Даты, проставленные в начале шести писем об Испании, абсолютно произвольны. Первое письмо, датированное в первом издании («Современник», март 1847 г.): «Мадрит, июнь 1846», а потом в издании 1857 г.: «Мадрит, май», — могло быть написано в испанской столице лишь в августе 1845 г., так как Боткин въехал в Испанию 11 августа. По нашему мнению, длинные письма, каждое из которых фактически составлено из нескольких писем, были помечены для удобства произвольными и явно нереальными названиями месяцев без числа, с июня по октябрь[238].

6 июля 1845 г. Боткин писал Белинскому: «Я на днях уезжаю из Парижа в Испанию, где думаю остаться месяца три, а, впрочем, как случится»[239]. И далее, кроме упомянутых выше письма к брату Николаю и двух писем Герцена и Огарева, мы не располагаем никакими другими сведениями о местах пребывания Боткина с 11 августа 1845 г. до весны 1846 г. Однако некоторые подробности в его книге указывают, что он был в Испании 3 месяца, с 11 августа до конца октября 1845 г.[240]

У нас есть основания предполагать, что Боткин часто писал Герцену из Испании. 14 января. 1846 г. Белинский обращался к Герцену: «Насчет писем Б‹отки›на об Испании — нечего и говорить: разумеется, давайте»[241]. Боткин послал свои «Письма» Белинскому для альманаха «Левиафан», который тот собирался издавать. Белинский ответил ему 26 марта 1846 г.: «Спасибо тебе за письма об Испании и Танжере. Они прекрасны, и из них для моего альманаха выходит превосходная и преинтересная статья. Спасибо тебе за согласие отдать их мне»[242]. А 29 января 1847 г. Белинский просит Боткина поторопиться: «Что касается до твоих писем об Испании, их сейчас же нужно хоть на пять листов (и уж по крайней мере на три), а пойдет эта статья не в смесь, а в науки»[243]. В связи с приходом Белинского в «Современник» друзья решили, что письма будут опубликованы в этом журнале.

Интересно мнение Белинского как редактора «Писем об Испании». В течение 1847 г. он их хвалит неоднократно. Однако за несколько дней до выхода номера с первым письмом, 26 февраля, великий русский критик, занимавшийся корректурой, делает своему другу замечания технического порядка: «Сколько раз говорил я с тобою о твоих письмах из Испании — и не могу понять, как мог я забыть сказать тебе то, о чем так долго собирался говорить с тобою! Это о неуместности фраз на испанском языке — что отзывается претензиею. Мне кажется, что в следующих статьях ты бы хорошо сделал, выкинув эти фразы. Но еще за это тебя бранить не за что, а вот за что я проклинал тебя: эти фразы, равно как и все испанские слова, ты должен был не написать, а нарисовать, так чтобы не было ни малейшей возможности опечатки, а ты их нацарапал, и если увидишь, что от них равно откажутся и в Мадриде, и в Марокко, или равно признают их своими и там и сям, то пеняй на себя. А я помучился за корректурою твоей статьи довольно, чтобы проклясть и тебя и испанский язык, глаза даже ломом ломили…»[244]. Почерк Боткина, действительно, трудно читать: мы с трудом могли разобрать его письма: Поэтому опасения Белинского справедливы — в печатном тексте «Писем» (особенно в письме I) попадаются изуродованные испанские слова: donativas (вместо donativos), gubierno (вместо gobierno), castillana (вместо castellana), fusos (вместо fresas). Однако такая грамматическая ошибка, как castellano a los derechos (вместо de los derechos), исходит, конечно, от автора, а не от редактора.