Письма об Испании

Без всякого сомнения, в испанском народе столько же нравственных сил, как и в любом европейском, — может быть, даже более, — и все данные, чтоб стать наряду с первыми европейскими народами; но для достижения этого нужны не слова, не возгласы, не убаюкивание себя прежнею славою, а работа в поте лица, народное воспитание, промышленность, трудолюбие^{214}. В истории нет волшебных жезлов, которые в одну минуту дают государству и славу, и богатство, история не знает внезапных откровений, которые вдруг делают народы и богатыми, и сильными, — и здесь кстати напомнить слова Гизо^{215}, сказанные им, впрочем, лет 20 назад: «Les empires n’ont point de jours ni d’années critiques; leur fortune ne dépend pas de l’influence des corps célestes; ils n’ont d’autre génie et ne connaissent d’autre destin que la bonne ou la mauvaise administration» (Государства не знают ни дней, ни годов критических; их благоденствие не зависит от влияния небесных тел; для них нет иного гения, они не знают иной судьбы, кроме хорошей или дурной администрации).

Но пора нам воротиться к нашей Севилье: второе чудо ее, после великого Мурильо, — собор. В конце XIV века соборный причет вздумал на месте арабской мечети, обращенной в церковь, построить новый храм, но такой, подобного какому не было бы в целом мире^{216}. Неизвестно, кто был его архитектором, но замечательно то, что на постройку его почтенный причет отдал все свои доходы, оставя себе одно только необходимое, и через 90 лет мир имел здание, по огромности своей уступившее впоследствии одному только храму св. Петра в Риме. Каковы же были доходы севильского соборного причета! Внутренность храма состоит из пяти сводов самого чистого готического стиля, разделенных колоннами; средний свод высоты неимоверной: внутренность готических храмов Германии, Франции, Англии, даже самого миланского собора, бедна перед этою страшною громадою; колонны, толщиною с башни, кажутся тонкими и легкими в неимоверной высоте этих сводов; 80 огромных расписанных окон освещают храм; боковые трубы органа походят на трубы пароходов, но под сводами храма звуки этих поистине иерихонских труб разносятся мелодически. Вокруг идут приделы, каждый в обыкновенную церковь, но колоссальность здания такова, что их не замечаешь. Главный алтарь (retablo) посреди церкви и с трех сторон, во всю страшную вышину, покрыт резьбою из дерева в самом фантастическом готическом вкусе: это бесчисленные башни, ниши, статуи, ветви самой тщательной работы. Позади алтаря похоронено было прежде тело Христофора Колумба; памятника нет, только на медной доске, покрывающей могилу, вырезаны слова:

A Castilla y a León
Mundo nuevo dió Colón.

(Кастилье и Леону

Новый мир дал Колумб).

Впоследствии тело Колумба перевезено было в собор Гаваны^{217}.

Художественное богатство собора поразительно, тем более что, кроме Мурильо (здесь, между прочим, его «Св. Антоний» — создание удивительное), имена Сурбарана, Кампана^{218}, Моралеса^{219}, Вальдеса, Эрреры^{220}, Кано^{221} вовсе неизвестны нам, а между тем все это художники первоклассные, исполненные той энергической смелой жизни, о которой не знала итальянская школа. Картины их наполняют приделы, залы, галереи — не знаешь, куда смотреть: я целую неделю ходил в собор и каждый день выходил оттуда с новым изумлением: столько рассыпано тут искусств, великолепия, изящества, рассыпано с тою величавою, небрежною роскошью, о которой может дать понятие одна Италия. Описывать севильский собор нет возможности; для этого надо было бы написать целую книгу. В приделах его соединены все стили: и строгий готический, и «Возрождения», и особенный испанский, называемый здесь plateresco, отличающийся самою безумною расточительностию украшений; тут есть и рококо, — каждый век строил свой придел и свой retablo, и при всем том собор еще не вполне отделан. Эти храмы средних веков строились какими-то титанами: в наше время подобные здания невероятны, безрассудны, невозможны… Но в противоположность всем готическим церквам в Европе наружность собора очень проста: без великолепных порталей, без кружевных башен; колокольнею ему служит бывший арабский минарет, построенный в X веке арабским архитектором аль-Гебор, будто бы изобретателем алгебры^{222}. В XVI в. архитектор Эскориала^{223} Эррера^{224} поднял ее на несколько этажей; теперь это самая оригинальная, изящная колокольня в мире.