После обеда шут пришёл, держа в руках большую папку. Он с поклоном отдал её Сатане и присел к столу, возмущаясь чужому равнодушию к его персоне. Марго рассмеялась и лично положила Бегемоту на тарелку оставшуюся еду. Довольный шут, снова обернувшийся котом, принялся за еду.
— Да, он хорош… — пробормотал Мессир, рассматривая содержимое папки.
— О чём ты? — королева подсела ближе к Воланду, чтобы лучше видеть. Мессир с полуулыбкой протянул ей папку, — один художник способен один раз увидеть, чтобы разглядеть душу и нарисовать её такой, какая она есть.
Рисунки были настолько живые и яркие, как будто это рисовал не человек, а Жар-Птица. До безумия волшебные и правдивые одновременно.
Вот Бегемот в облике худого парнишки в шутовском наряде и с кошачьим хвостом, рассматривает витрины. По глазам видно, что ещё чуть-чуть и пакость будет сделана.
Вот Фагот, идёт за кем-то с насмешливой улыбкой. В одной руке у него трещотка, а в другой наполовину сломанный меч.
Азазелло, в доспехах ультрамаринового оттенка, стоит на руинах дома.
Гелла. Огненные волосы в высокой причёске, обвита лентами жёлтой и зелёной краски, глаза сверкают болотной зеленью.
Мессир Воланд в ободранной тунике. Под ногами ночь, но вокруг расцветают яркие краски, исходящие от его левой руки, в которой женская корона.
И наконец, Маргарита видит себя в тот день, когда она ходила за тюльпанами. Её удивляет отсутствие тёмных оттенков, как будто художник забыл о том, что есть на свете цвет темнее светло-коричневого. На плечах у неё красный плащ, который стелется за ней по асфальту, а на плаще вырастают розы, лилии и орхидеи. Тюльпаны горят медовым и сиреневым оттенками.
Ещё один рисунок, где она спящая. По лицу цветные блики, будто Марго уснула у витражного окна. Волосы сиренево-синие с красноватыми пёрышками. Картина обрамлена чёрными листьями, — странная прихоть, единственные тёмные детали в общей композиции.
Последняя картина тоже с королевой. Волосы убраны за спину, лицо печально- задумчивое. На груди змеится трещина, подсвеченная светом молнии.
— Он слишком гениален, — мрачнеет Мессир и отбирает у неё рисунки.
Бегемот не очень любит принимать свой смертный облик. Он напоминает коту о яркой и такой больной человеческой жизни. Поэтому Бегемот, обратившись в хрупкого, подвижного юнца, никогда не смотрел в зеркало. Там было прошлое.
Величие серых стен замков и соборов. Крикливое оживление рынков, на которых он выступал и где не раз бывал бит за слишком едкие, но правдивые номера, отражающие суть любого, кого он брался изображать: от простолюдина до сеньора. Над шутками смеялись со страхом, раздражением или удивлением в глазах.
Богатство и напыщенность королевских залов. Цепкие взгляды вельмож и служителей Церкви. Там он играл на грани страха и отчаяния — в любой момент Бегемота могли не просто ударить, но потащить на пытки, казнить, сжечь. Казнь через усекновение головы лицедеям не полагалась.
И всё же…он любил то, чем занимался. Любил кривляться и шутить, любил срывать маски с окружающих и был честен в своём смехе, потому что смеялся и над собой, над своей ролью бесстрашного мальчишки, который выступает и не думает о холодном дыхании и пронзительных взглядах церковников, которые вмиг осудят, если…
Если слишком талантлив. Слишком откровенен.
К нему шли за весельем и исцеляющим смехом. И худенький шут в ярком наряде и с вышитым на манжете чёрным котом — его талисманом, охотно давал людям то, за чем они приходили, получая в ответ гроши и презрительные взгляды случайных всадников, проезжавших мимо.
Тем не менее, развлечься хотели все: короли и герцоги, бароны и лорды. Но никто не хотел отвечать перед Церковью.
И однажды юноша с котом на манжете выступил в последний раз перед вопящей толпой, танцуя от боли на раскалённых вязанках сена.
Бегемот трясёт головой, чтобы отделаться от видений прошлого и вновь превращается в чёрного кота. Бегемот…Том де Геб. Лучший шут, которого когда-либо носила земля.
Марго улыбается, хотя дышать с каждым днём всё труднее. Она не показывает вида, но Мессир и свита замечают это. Замечают и остро ощущают медленное угасание жизни рядом с собой. Они бы уже давно прекратили пытку, если бы…
Если бы не свобода воли. Священное право, которое нельзя отнять.
И даже гипноз и дурманящие зелья здесь бы не сработали. Железное «нельзя» врезается в могущество Сатаны острым клином и вызывает приступы бессильного гнева.
— Прекрати эту дурость! Марго, одно твоё слово. Хватит медлить.
— Я пью те лекарства, что ты даёшь.
— Ты разрешила лечить тебя вполсилы, — угрюмо напоминает Мессир и отворачивается от неё. На глаза попадается папка с рисунками. Как назло, она открыта.
Картина с трещиной- молнией сверкает своей неумолимостью. Воланд не выдерживает и папка занимается огнём. Королева вскрикивает и бросается к ней.
— Старые привычки не исчезают, да? — Насмешливо интересуется Сатана, глядя на безуспешные попытки Марго потушить дьявольское пламя и спасти гениальные рисунки.