Письма, рабочие дневники. 1985–1991 гг.

Б. С. Она заполняется чем-то… Она заполняется, во-первых, вспышками, назовем их вдохновением, хотя я терпеть не могу этого слова. Человек продолжает работать. Работа перестает быть для него источником постоянного наслаждения. Это уже некий рутинный процесс, который иногда вдруг дает вспышку удовольствия. Вот ради этих вспышек имеет смысл месяц за месяцем, год за годом писать формулы, рвать бумагу, писать тексты, рвать тексты, рвать на себе волосы, кричать: «Я уже ни на что не способен! Все кончено!» Но продолжать писать. И вот, через год, через два — вспышка! И ты снова на коне. Нечто аналогичное — в любви. Нечто аналогичное — и в дружбе. Правда, в дружбе с возрастом начинаешь больше всего ценить вспышки нежности, которые возникают к другу. Они прекрасны, и они бывают до глубокой старости — я уверен теперь в этом. Только с годами друга ты ценишь уже скорее за постоянство, за то, что он как бы твое alter ego… как будто на Земле есть еще один экземпляр тебя самого. А наслаждение, которое получаешь от понимания с полуслова? Это великое наслаждение! В молодости мы не способны оценить, как это прекрасно!

И любовь, конечно, с годами меняет свою окраску, все больше превращаясь во что-то подобное дружбе. И ценятся в ней с годами не столько радости соития плоти, сколько — соития духа. Когда для тебя женщина становится прежде всего другом, а уже потом существом противоположного пола… Это просто другое отношение к жизни. Но это тоже естественное отношение к жизни, и нам интересно писать о нем. Если же говорить об оппозиции нынешних героев Стругацких к ранним героям, то степень та же, что и во взаимоотношениях старости и молодости. Это ведь тоже своеобразная оппозиция, хотя и здесь все далеко не так просто, как черное и белое.

<…>

Корр. Ну, что же, тогда последний вопрос. Если бы волею фантастических обстоятельств вам, Борис Натанович Стругацкий, и вам, Аркадий Натанович Стругацкий, случилось бы сейчас повстречаться соответственно с Боренькой и Аркашей Стругацкими, что бы вы им хотели сказать?

Б. С. О-о! Боюсь, я бы ему ничего не сказал… Потому что, пожалуй, все бы ему пошло во вред. Боренька Стругацкий рос и развивался в соответствии с собственной судьбой, то есть в полном соответствии и единении с тем обществом, в котором он жил. И всякая попытка предварить его ошибки обязательно выбила бы его из этой колеи, сделала бы его несчастным… Так мне сейчас кажется. Ведь уберечь мальчика от чего бы то ни было словами — нельзя, а вот сбить с панталыку очень даже можно. Действительно, что бы я ему мог сказать? Что Сталин, перед которым он преклоняется, — кровавый палач, загубивший для многих саму идею коммунизма? Ну и что? В лучшем случае Боренька просто не понял бы этого, в худшем — понял бы и побежал доносить на себя самого. Вот и все.

Корр. А вы, Аркадий Натанович?

А. С. Я бы от Аркаши бежал без задних ног.

В конце августа в 35-м номере газеты «За рубежом» публикуется информация о съемках ТББ.

«Кто боится трудностей, пусть сидит дома…»: о первом опыте совместной кинопостановки СССР, ФРГ, Италии и Франции

Непростое, необычное дело «затеял» западногерманский режиссер Питер Фляйшман, решив однажды во что бы то ни стало экранизировать силами киностудий нескольких стран полюбившийся ему роман братьев Стругацких «Трудно быть богом». И, тем не менее, многолетнее упорство приносит сегодня плоды: несмотря на все сложности, фильм обретает плоть и кровь.

«КОРРЬЕРЕ ДЕЛЛА СЕРА», МИЛАН

Трудно вообразить ту суету, которая царила в номере «люкс» киевского отеля «Днепр», где расположился западногерманский режиссер Питер Фляйшман, автор известного фильма «Охотничьи сцены в Нижней Баварии», сценарист, продюсер, многолетний президент Европейского союза сценаристов-постановщиков. Сегодня он посвятил себя осуществлению кинопостановки совместными силами СССР и Запада, — грандиозного производства, которое финансируют советская, французская, итальянская и западногерманская фирмы.

Фильм называется «Трудно быть богом». Это экранизация одноименного романа братьев Стругацких.