С моими наградами до сих пор дело стоит неясно: где они и в какой стадии… особенно, конечно, меня интригует Георгий, о котором я думаю и мечтаю чуть ли не каждый день. Уже много Георгиевских кавалеров прошло мимо меня, и, положа руку на сердце, я не могу сказать, чтобы они сделали больше моего, что же касается риска и опасностей, то не думаю, чтобы им пришлось испытать и пятую часть того, что пришлось мне… Это мне теперь, голубка, так стало ясно, а отсюда и моя тоска по Георгию.
Торопи мальчишек с письмами; у меня уже много карточек для них, а писем я все не получаю… а не получив от них, писать им не буду.
Давай твою мордочку и глазки, а также нашу троицу, я вас всех обниму, расцелую и благословлю.
Целуй папу, маму, Лелю, Каю, Таню, Осипа и пр. и пр. и пр. А.
Дорогая Женюша!
Посылаю тебе семьсот (700) руб.; из них твои – 600, а остальные – дочки. Получил твою открытку от 10.IV. Скоро жду от тебя посыльного. Жив, здоров. Погода у нас весенняя, цветут цветы, ветер тепел и ласков. Получил сегодня же с открыткой 10.IV твое и дочкино письма от 28.III. Завтра берусь писать дочке.
Обнимаю, целую и благословляю вас.
Дорогая моя женушка!
(Надо бы с маленькой буквы.) Вчера я выслал тебе 700 руб., из коих тебе 600 и 100 – Ейке. Ты мне еще ни разу не написала, как обстоит дело с ее кассой. Я думаю, тебе надлежит собрать воедино все ее деньги и на них купить билеты последнего займа: пусть наша маленькая дочка, как гражданка и дитя своей великой страны, примет участие в этом крупном деле. Не забудь, женушка, мне написать, как это ты в конце концов сделаешь и сколько у Ейки окажется денег.
Вчера же я написал письмо дочке и Наде в Новочеркасск. Первой вложил лепестки цветка (иван-да-марья) и несколько фотографических карточек, а второй – также лепестки и одну карточку. В письме к Наде коснулся вопроса о ее будущем браке и высказал свои попутные мысли. Похвалил за выбор в том смысле, что Сережа человек добрый, а также и в том, что он не красавец. Привел в пример одну из ее теток, которая рискнула выйти за красавца и вот 12 лет кается. Думаю, Надя будет письмом довольна, а особенно папенька, который вот уже лет тридцать уязвляется моим молчанием.
Посылаю тебе два снимка –
Вчера получил твое письмо от 12.IV № 52. Вероятно, M-me Шерман заинтересовалась, крепко ли ты со мной христосуешься. В письме ты не пишешь, когда ты обратно вышлешь человека. Кто такой генерал Невадовский, и почему он к нам завернет? Мы теперь, как в «Ревизоре», в каждом приезжем усматриваем своего будущего начальника… Только что узнал, кто такой Невадовский. Сейчас по телефону потребую от него аксельбанты и письмо. Он приехал два дня тому назад и молчок. Слышу сейчас по телефону: «…Виделся ли он в Петрограде с генеральшей Снесаревой?» – «Генеральшей? Подумаешь. Если бы увидели эту превосходительную пигалицу, то едва ли назвали и капитаншей».
Судя по твоему письму, ты на дню несколько раз переодеваешься: была одно время в коричневом платье, потом, по-видимому, переменила его на вязаную белую кофточку; позднее надела еще что-то (из письма неясно) и поверх накинула белый платок. Еще позднее («температура упала на три градуса») ты оделась в плюшевую жакетку… итого, четыре переодевания. А так как перед отходом ко сну ты, несомненно, переоделась в ночную сорочку, то в сумме получается пять переодеваний. Для великого праздника это, конечно, неплохо – когда же и пощеголять, но только успела ли ты, моя милая женушка, что-либо поесть?
Невадовский отвечает, что ему обещали прислать посылку и письмо, но он до отхода поезда ничего этого не дождался и делает предложение, что все это будет выслано с отъезжающим из Петрограда нижним чином… Ну, с нижним чином – и с нижним чином. Иду обедать.
Сожителя моего все нет, хотя автомобиль два раза за ним посылали… где-нибудь задержан.