Письма с фронта. 1914–1917

13 декабря. Работаем, женушка, целый день, а вечером ко мне приходят гости: Эрделли, который выехал в дивизию, Инютин, Петровский, японец и т. п. Вчера узнал, что Дума присудила Сергею Ивановичу Георгия; я рад несказанно за своего друга и боевого товарища. Я тебе окончательно буду об этом телеграфировать, а ты ему купи хороший крестик, посети и нацепи (раньше не говори о награде), и скажи ему, чтобы этот мой подарок он носил постоянно (другие пусть носит в парадные дни), на повседневной форме. В моей Думе В. В. Лихачев получил Георг[иевское] оружие за 23–24 октября – за удержание Орлиного гнезда. Кажется, меня представляет корп[усный] командир за командование дивизией и бои с нею к Георгию 3-й степ[ени]. Ты пока об этом много не говори… я так задет в свое время медлительностью хода по Георгию 4-й ст[епени], что об этом представлении сначала не хотел даже тебе говорить, но невтерпеж… и вот я проговариваюсь. Мой Георгий будет рассматриваться, конечно, в Петрограде… Сергею Иван[овичу] можешь об этом поделиться, но… не более. Боюсь не так говору, как «глазу»; в этом отношении я форменный итальянец. Пишу это письмо тебе уже 14.XII. Ждал офицера своего штаба, чтобы послать с ним, но он, вероятно, не поедет, и это письмо тебе передаст Арсений Петрович Петровский, 45-го Азов[ского] полка, храбрейший из храбрых в XII корпусе, судя по его Британскому ордену (крест Виктории). Ты его приголубь и за него похлопочи. Он – человек очень интересный, совпадающий с тобою в убеждениях, весь израненный (4 раза). Его в дивизии обгоняет всякая шваль, и не только он, вся семья боевая, знающая его дело, глубоко заинтересована его делом, как и твой боевой супруг. Его надо отстоять, насколько можно. Он тебе все подробно расскажет и про дело, и про себя. Расспроси его, как он отбирал форт № 7 в Перемышле; это наиболее лихое из его дел, известное в подробностях к Государю. Он тебе и про меня расскажет, так как 22 июня у Живачева у нас с ним было общее и горячее дело, про мой приказ (64-й дивизии), который его особенно трогает и т. п. Вообще, он должен тебе понравиться и доставить тебе удовольствие. Мой план такой: завтра я кончаю свои работы по Думе и выеду в 64-ю див[изию], откуда тронусь в Петроград… к женушке. А там будем ждать, что выйдет. Хочу так устроить, чтобы пробыть у вас не меньше 10–14 дней, а то и больше. Давай, роскошная, твои губки и глазки, а также малых наших, я вас всех обниму, расцелую и благословлю.

Ваш отец и муж Андрей.

Целуй папу, маму, Каю. А.

11 января 1917 г. Киев.

Дорогая моя женушка!

Сижу на вокзале и в 19 часов собираюсь ехать дальше. Приехал в 8 часов и до сих пор гулял по красивому городу. На этот раз я не пошел к знакомым, а посетил Влад[имирский] собор и Лавру, причем посетил ближние и дальние пещеры. Я поговорю с тобой о сегодня, так как 8 и 9 тебе подробно передаст Серг[ей] Иванович. От него узнаешь все и можешь предугадать, что меня ожидает. Думаю в пределах 10–15 дней получить штаб корпуса, хотя и на дивизию есть кое-какие (крошечные) шансы. Итак, сегодня, оставив Осипа смотреть за вещами, сам тихим шагом (запас 9–10 часов) двинулся вверх по Бибиковскому проспекту. Погода теплая, на солнцепеке слегка оттаивает. Захожу во Владим[ирский], домаливаюсь с кучкой народа, а затем с путеводителем внимательно осматриваю картины-иконы. Я вновь тронут и восхищен национальным колоритом живописи, теплотою замысла, исторической правдой… Над храмом работали Васнецов (больше всех), Нестеров, Сведомский, К[отарб]инский, Пимоненко, Врубель… последний только орнаменты. Лучшей картиной считается Богоматерь Васнецова; мне понравились многие другие, а особенно Младенец Христос налево от врат… он изображен худеньким и задумчивым мальчиком: я долго стоял и всматривался в его глазки, отражающие глубину мира и его тернистый путь…