Письма с фронта. 1914–1917

Так как сестры задерживаются с отъездом (где-то делся их автомобиль), то я могу еще поболтать со своим женом! Вчера у меня было столкновение уже не со своими дивизиями, а с левым корпусом, который принадлежит к другой армии. Ему дана была задача вести бой, а меня просили (через начальника штаба нашего корпуса) демонстрировать в той форме, которую я облюбую. Я наметил 3 пункта на своем фронте и приказал на них, после краткой артилл[ерийской] подготовки, произвести поиск, т. е. двинуться разведывательным партиям, а последние с развитием дела поддержать ротами. Когда все было готово для наступления, соседняя слева дивизия (которой надлежало атаковать) сказала одному из моих командиров полка, что, хотя она имеет приказ, но наступать не будет. Ко мне с вопросами мои командиры, как им быть. Я ответил, что сделанного мною приказа я не отменяю, как бы ни поступали соседи. Поиски были произведены, партии доходили до проволоки, разбирали рогатки и произвели большой переполох и вызвали ураганный огонь, который продолжался много часов, и даже тогда, когда наступила темнота. В одном из полков я потерял двоих убитыми и 14 ранеными. Словом, задача, мне поставленная, – притянуть на себя внимание и вызвать тревогу, – была нами исполнена прекрасно, и я благодарил своих славных работников. А своему корпусному командиру, донесши о случившемся, сказал: «И впредь, чтобы не развращать своих офицеров и людей, отменять (через полчаса) отданное приказание не могу и не буду, а чтобы я не оказывался в одиноком и рискованном положении (мог вызвать напор), как 6.XII, прошу настаивать, чтобы соседи исполняли то, что им приказывают». З[айончковски]й меня в обиду не даст и, вероятно, хорошо будет ругаться; вышло же, что на фронте армии воевал я один, которому нужно было демонстрировать, а долженствовавшие воевать отказались даже демонстрировать. Вот тебе, женушка, пример тех внутренних войн, которые выпадают на нашу группу.

Сейчас – только что пообедали, и мой новый командир полка (полк[овник] Романико) рассказывал нам, как в одной армии процветали анонимки и как в них часто, как лейтмотив, проводилась мысль, что высокие начальники солдат-то в бой посылают, а сами-то далеко стоят да бражничают. И с каким чувством удовлетворения и гордости я мог сказать своим собеседникам, что за три месяца командования мною дивизией я не получил ни одной анонимки; что в свое время я даже ждал таковую, чтобы отдать поэтому поводу руководящий приказ. Больше этого; я знаю, что в других дивизиях анонимки есть и что в некоторых из них делаются ссылки на мою дивизию в том смысле, что почему это рядом есть такие-то и такие-то порядки, а у них совсем иные. «Мы знаем, – писалось в одной из анонимок, – что и в 64-й дивизии не подвозили одно время крупу, но там никто жаловаться не будет, так как там во все вникают начальник дивизии и командиры полков, и если нету чего, всем видно и все объясняется, а у нас… и т. п.».

8 декабря. Ненаглядная и драгоценная женушка, прерывал письмо, так как производил репетиции. Вчера поехал в Петроград унт[ер]-офицер, но это письмо я ему не дал, а приказал везти тебе пуд сахару… То, что у вас может не хватать сахару, страшно меня волнует (как же без него могут обойтись наши малыши!), и я рад, что нашел исход. Кажется, сегодня в Черновцы не выеду, а завтра, так как корп[усный] командир хочет, чтобы я в момент прибытия Вел[икого] князя был на своей дивизии. У него какие-либо свои виды. Эрделли все нет, и вопрос с моим отпуском затягивается. Но, если мне дадут дивизию (это совершенно еще не исключено), то я не решусь сразу выехать, пока не установлю свои порядки в дивизии и не поставлю ее на определенные рельсы… Но да это будем смотреть. В Черновцах буду жить у М. В. Ханжина, который давно к себе звал и, наверное, никак меня не дождется.

Давай, золотая, губки, глазки и прочее, и наших малых, я вас всех обниму, расцелую и благословлю.

Ваш отец и муж Андрей.

Целуй папу, маму и путаницу-Кавку. А.

12 декабря 1916 г. Черновцы.

Дорогая моя солнышко-женка!