Письма с фронта. 1914–1917

Сейчас бросал тебе писать и бегал посмотреть на молодца: лежит, вытянувшись во всю и заняв все место, а Галя съежилась в уголку и стоит себе смирнехонько. Передирий рассказывает, что Галя, если сын случайно заснет в уголку и оставит ей место, то она также ложится, но если он бухнется посередине, то она остается на ногах. А раз ночью он вскочит (что он делает, чтобы побегать и попрыгать), она тотчас же вскакивает на ноги. Я тебе, милая женка, рассказываю об этих пустяках потому, что они, среди больших трудов, дают мне развлечение и отвлекают мысль в русло более легких и веселых течений. В эти дни я думаю о тебе непрерывно, стараюсь проникнуть в твое настроение и очень боюсь, что не все тебе удастся объяснить, примирить и уложить в душевные рамки. Никогда раньше в такой болезненной мере мне не хотелось быть с тобою рядом, посмотреть в твои милые преданные глазки и сказать тебе доброе и теплое слово. Эйсмонд меня успокоил в том смысле, что бурные события в Петрограде протекали только 25–27 февраля, что они были далеко от района нашей квартиры и что ты с детьми была в эти дни, вероятно, дома. Только что получил Лермонтова и французскую сливу; где это все лежало, не могу понять. В пути пробыло больше месяца. Тем не менее сливу французскую я начал есть с удовольствием. Сейчас у нас идет гул разговоров, так как получены с Эйсмондом газеты. Они нам принесли много новостей, для нас совершенно свежих.

Сейчас у нас роскошный день, и я сейчас еду обедать, а идя мимо конюшни, зайду посмотреть на жеребенка. По сведениям газет, Лав[р] Георг[иевич] будет Главнокомандующим Петрограда; если это выйдет, ты его скоро увидишь… если у него найдется время для посторонних бесед. Пиши, моя родная, чаще, а если вновь будет суматоха, то обязательно телеграфируй… Знай, голубка, что в спокойные минуты я, мож[ет] быть, и мало демонстрирую перед тобой мою любовь, но в нервные минуты я думаю о тебе все время и болею душой страшно… Собирался послать к тебе кого-либо, да сейчас неудобно.

Давай, моя роскошь, твои губки и глазки, а также наших малых, я вас всех обниму, расцелую и благословлю.

Ваш отец и муж Андрей.

Целуй папу, маму, Каю. А.

12 марта 1917 г.

Дорогая моя Женюрка!