Письма с фронта. 1914–1917

Это письмо тебе подаст человек, отправляемый в Выборг ген[ерало]м Нечволодовым за покупкой кожи. Генерал его рисует человеком вполне надежным. На обратном пути я прошу его зайти к тебе, и ты дай ему письма с твоей стороны. От тебя писем нет уже очень давно, а если не считать открыток от 24 и 26.II, то писем нет целую вечность… Я передумал целую уйму, и если бы не твоя телеграмма от 5.III, давно считал бы вас или не в живых, или значительно подпорченными. Ты знаешь, что Лавр Георгиевич в Петрограде у вас Главнокомандующим, и в крайнем случае – тревоги, смут или боязни – ты можешь к нему обратиться. Я думаю, что его положение тяжкое, и как ему удастся справиться со своей задачей, я, право, недоумеваю. Мы, конечно, кое-что знаем по слухам, так как из газет ни одного черного пятна не увидишь, иначе типография не будет существовать… До нас, напр[имер], доходят вести о крайнем разгуле черни, избиении или издевательствах над офицерами, насиловании женщин, грабежах… в Петрограде, Москве, Киеве, притом эти гадости совершаются в большинстве случаев солдатами; конечно, среди них много переодетых. Говорят, что в гарнизоне Петрограда ротные командиры – выборные, а кого выберут и что из этого получится, этот вывод мы уже сами можем сделать; что будто бы весь Семеновский батальон перебит, все офицеры Павловского и т. п. Ты мне обо всем напиши, если посланный по твоему впечатлению будет заслуживать твоего полного доверия, а иначе лучше лишь самое общее. На адресах мне не пиши «Его Пр[евосходительст]ву», а просто имя, отчество и фамилию, иначе в лучшем случае будут зачеркивать, а в худшем – бросят письмо в сторону. Все указанные выше случаи нервно отзываются на здешних, особенно нервничают некоторые из офицеров. У нас все спокойно, и людей держим в руках, хотя это нам стоит в частных случаях немалых усилий. Но это только в строевых частях, где офицеры по сути дела стоят плечом к плечу с людьми и вместе общей семьей ходят пред ликом смерти… тут кровь всех очищает и соединяет вплотную, но что делается в тылу, где начинаются транспорты и вообще тыловые учреждения, там говорить не берусь; слышно, что там нехорошо. Буду надеяться, что эти слухи нервных и запуганных людей. С новыми правилами на «вы», «г-н генерал» много грустного и смешного. Уже начать с того, что из слова «генерал» получается «анарал», «енарал», «джянарал» (татарчуки) и т. п. Многие люди со слезами на глазах просят называть их по-старому на «ты»: «Раньше мы считали вас за отца родного, и вы нас называли, как детей, а теперь вы стали будто нам чужой…» И в действительности, идея сближения офицера с солдатом, имевшаяся в виду введением обязательного «вы», сводится на деле к орудию большего их взаимного отчуждения. Я не мог даже бы тебе, моей жене, сказать, как воспринимает армия – здешняя, фронтовая – все то, что происходит сейчас в России; она как-то насторожилась, съежилась и молчит. Но что означает это молчание, кто скажет? Бережем ее мы изо всех сил, так как глубоко все убеждены, что если она выйдет из рук и пойдет по пути каких бы то ни было – освободительных ли или погромных – эксцессов, то в нашей бедной стране не останется камня на камне. Русский солдат – величественен, красив и чуден, когда он держится в узде железной дисциплины и делает свое ротное дело, но выпущенный из рук и занятый делами посторонними, он – ужасен. Мы это понимаем крепко, и все наши силы направлены к тому, чтобы сохранить армию на высоте ее боевого долга.

Мы почти единодушны в догадке, что правительство в руках депутатов от рабочих и солдат, и тем только можем объяснить некоторые распоряжения, которые могут расшатать дисциплину и сделать армию менее грозной врагу, а то и совсем не грозной. А одна крупная неудача на фронте – и из Свободной России моментально получится Разнузданная Россия. Если бы только правительство могло понять, что ее опора и друг – воюющая армия, а комитет рабочих и солдат со всеми другими рабочими и солдатами – минимум, горячий, зарывающийся и не знающий ни страны, ни армии товарищ. Мож[ет] быть, чувствуя это, они зовут Корнилова, но что он может сделать и что он может изменить? Написать трафаретный приказ, с вестью о свободном Народе, для этого нужно не более пяти минут, но останется этот приказ на сердце людей не более следующих пяти минут.