Письма с того света

— Эх ты! Здесь, брат, ведь больница. Разве можно узнать человека, который пролежит в больнице две недели. Те, кто лежит в платных палатах, становятся толстыми, кто лежит в бесплатных палатах, худеют и тощают. Ведь это же больница…

Но крестьянин никак не соглашался.

— Эх, брат, нам сына один раз уже перепутали в благотворительном родильном доме. Случилась какая-то путаница, и мальчика подменили. Хоть сейчас-то не подменяйте его.

— Но ведь тут его номер стоит.

Крестьянин нагнулся над старой женщиной.

— Помилуй бог, — закричал он, — это совсем не наш парень! Ведь это же женщина, старая женщина.

Сторож рассудил следующим образом:

— Послушай, ведь оперируют же некоторые места. Мужчины тогда становятся женщинами, женщины — мужчинами. Меняется пол человека. Откуда известно, что пол твоего парня не изменился при лечении?

Но крестьянин никак не соглашался.

— Ну пусть все так, брат… Но нашему парню было двадцать лет, а это — старуха.

— Аллах, Аллах! Но ведь он был в больнице. Это царство докторов. Давали ему хинин, аспирин, чтобы протянуть его существование. Он состарился, и после этого с ним покончили. Так что забирай этого, земляк.

Крестьянин с криком припал к трупу женщины.

— Вай, сын мой, — причитал он, — сын мой! Я тебя ведь совсем не признал. Вай, сын мой!

Двое сторожей вынесли старую женщину.

— Смотри, ведь как повезло этой женщине, — сказал один мертвец. — Спаслась, выбралась отсюда. О, если бы появился еще какой-нибудь крестьянин, сказал бы «мать моя, теща моя» и унес бы меня!

Я спросил говорившего:

— Вы не знаете, что случилось с сыном этого крестьянина?

Он ответил:

— Позавчера его унесли в анатомичку. Доктора интересовались, почему, мол, молодой парень умер. А по-моему, это совсем не интересно, отчего люди умирают. Интереснее бы узнать, почему они живут и не умирают? Не правда ли?

Любимый брат мой Слепень! Меня очень интересует, что происходит на белом свете и что там говорят обо мне. Считают ли мою смерть невозместимой утратой или же заявляют, что стало одним микробом меньше. Но что бы ни говорили — я выиграл. Ведь я умер или во всяком случае близок к этому. Пусть оставшиеся в живых лопаются от зависти. Я все же впереди.

Кстати, тот поэт — имени его я не припомню — неужели все еще считает, что он живет? Вот глупец!

Будь здоров, Слепень!

Твой брат

Умерший Ишак

Двенадцатое письмо

Брат мой Слепень!

В конце концов я попал в морг. Три дня я там лежал в большом холодильнике.

И вот лучшими днями, прожитыми мною на этой земле, хотя, правда, после смерти, были эти самые три дня, а самым прекрасным местом был для меня этот холодильник.

Когда семья, потерявшая одного из членов, обращается к работникам судебной медицины, те открывают дверь холодильника и указывают на меня.

Один мужчина, от которого сбежала жена, вначале как будто признал ее во мне. Но потом почему-то отказался. Показывали меня также женщине, у которой пропал ребенок, матери, потерявшей тринадцатилетнюю дочь, и одной ханум, у которой исчезла породистая собака. Но никто не нашел сходства; посмотрели, посмотрели, да так и ушли, не найдя во мне ничего привлекательного.

В холодильнике вместе со мной лежала двадцатилетняя девушка поразительной красоты. Ресницы ее были покрыты снегом, волосы и брови — льдом.

— Ты отчего умерла, дитя мое? — спросил я ее. — Пусть умираем мы, никому не понравившиеся. Ну, а ты почему?

— Я не умерла, меня убили, — ответила девушка, — я очень многим нравилась, потому и умерла.

А потом, как всякая женщина, воскликнув: «Моя жизнь — целый роман», начала рассказывать о своих приключениях.

— Рассказывать подробно эту историю, — добавила она, — нет надобности. Это обычная история, о которых мы слышим по десять раз в день и читаем в каждом номере газеты. Он полюбил ее. Потом он полюбил другую, а эта другая полюбила третьего. После этого второй приревновал третьего. Отправились на пляж, и в семейной кабине он нанес ей восемь ножевых ран!.. Вот и вся история.

— Девушка, — сказал я, — если бы ты рассказала мне эту историю до своей смерти, это бы имело смысл.

— Разве я потеряла прежнюю красоту? — спросила она.

— Нет, тебя порезали ножом по закрытым местам.

И вот мы, во льду словно эскимосы, только стали влюбляться друг в друга, как меня вдруг унесли в анатомический кабинет. Положили на операционный стол, закрыли дверь и ушли.

В анатомичке, как в обществе нюистов[6], — группа голых женщин, мужчин, молодых и пожилых. Трупы собрались вокруг меня.

— Так значит, ты и есть тот самый человек, а? — спросили они у меня.

— Какой человек? — не понял я.

Мне в руку сунули пачку газет. Я стал быстро просматривать газетные заголовки:

«Невозместимая утрата».

«Мы потеряли самого крупного фантазера!»

«Это самоубийство или убийство?»