Читаем Письма, телеграммы, надписи 1907-1926 полностью

«Речь» устами Чуков[ского] признала книгу сию верным отражением правды житейской, но — спустя несколько м[еся]цев, — сконфузилась и поместила на 3-й странице своей заметку о том, что зем[ский] нач[альник] Род[ионов], автор «Преступления», слишком уж усердно дует мужиков по зубам.

Сейчас пойду искать этот № «Речи» — авось Вам годится для порки земского начальника.

Эх, и православных душ печальникГосподин земской начальник.Ен не курит, ен не пьет,Мужиков по мордам бьет!

А «Речь» не могу найти, жаль!


А. Пешков

520

И. И. БРОДСКОМУ

Январь, до 29 [февраль, до 11], 1911, Капри.


Дорогой Исаак Израилевич!


Почему «вечная» сказка? Сказки — они все вечные. Назовите просто «Сказка», и это будет вполне понятно. А «вечная» — как бы указывает на некую философию картины, внушает мысль о тенденции.

Получил «Казаков» и Вашего «Старика», — глубоко благодарен, тронут, — милый Вы человек. Нравится мне старик, очень хороши глаза, особенно хороши. Спасибо!

Жалко мне, что «Фонтан» куплен частным лицом, а не музеем. Такая это ясная вещь, и так хорошо бы постоять пред нею полчаса где-нибудь в хорошей галерее, — постоять, подумать о детях, весне, о радостях жизни.

В творчестве Вашем для меня самая ценная и близкая мне черта — Ваша ясность, пестрые, как жизнь, краски и тихая эта любовь к жизни, понятой или чувствуемой Вами как «вечная сказка».

Рад я, что Вы работаете много и охотно, еще более рад, что скоро увидимся.

Получаю письма от Прохорова и Павлова, — работают ребята и, видимо, жизнью своей довольны. Хорошие они оба.

Живу, как всегда, — пишу, читаю, много вижу разного народа.

Переберусь скоро на новую квартиру, очень ладно там, все тихо, уютно, и все мои книжки будут сжаты, как в кулаке, вокруг меня.

Приедете — новоселье справим, напою Вас пьяным, сам напьюсь — тут Вы меня сразу и напишете, по совету Серова.

Крепко обнимаю, Любови Марковне большой поклон.

Какие символы Горелов-то пишет!

Видел снимок с его Л. Толстого.

А Илья Ефимович, скупец, не дал обещанный этюд.

Ну, ну!

До свиданья!


А. Пешков


М[ария] Ф[едоровна] и все наши очень кланяются.

521

А. А. ЯБЛОНОВСКОМУ

Январь 1911, Капри.


Уважаемый Александр Александрович!


Мне выслана «Киевская мысль», чем весьма тронут. Посылаю очерк, написанный для «Звезды», будьте любезны предложить его редактору как мою благодарность и попросите его не стесняться, если очерк окажется почему-либо неудобным для газеты.

Получил новогодний номер «К[иевской] м[ысли]» и подумал: «А ведь десять лет тому назад и в столице такой номер не дали бы».

Очень меня интересует и весьма утешает провинциальная пресса — она значительно ярче и объективнее столичной отражает духовный рост страны.

А затем позвольте обратиться к Вам с просьбой о помощи в деле, кое считаю добрым.

Суть такова: в февральской книге «Современного мира» пойдет моя заметка «О писателях-самоучках», я прошу—нельзя ли, опираясь на факты, указанные в этой заметке, и многое аналогичное, что известно и Вам, — например — Ф. Поступаев и прочие фигуры, подобные ему, — нельзя ли, говорю, поднять вопрос о необходимости организации в России «Общества для помощи писателям-самоучкам» Имею в виду помощь, главным образом, моральную.

Так вот, не напишете ли Вы, Ho[mun]c[ulus] или Войтоловский пару заметочек по сему поводу, когда статья будет напечатана? А то так: Вы — в «Современ[ном] мире», а кто-нибудь из товарищей Ваших — в «Киевской мысли».

Дорогой Александр Александрович! Я корплю над этим делом более десяти лет, и — поверьте — на моих глазах погасло много светлых душ, которые обещали разгореться очень ярко и красиво. И погасли они лишь потому, что во-время никто не помог, не поддержал. В бедной нашей стране надо беречь людей — не правда ли? Побережемте. Да и хороши люди, стоят больших забот.

Я верю также, что, попади Дрожжин в юности в хорошие любовные руки, из него вышло бы не то, что видим ныне. И все эти московские самоучки кружка Травина и других кружков тоже могли бы быть воспитаны и научены многому доброму, раньше чем превратиться в зазнаек и самохвалов.

И — маленькая просьба личного характера — если будете что-либо писать, не упоминайте обо мне как о лице, пропагандирующем учреждение Общества. Высовываться в этом деле мне неловко, да и боюсь, что имя мое только помехой будет.

522

В. И. АНУЧИНУ

3 [16] марта 1911, Капри.


Уважаемый Василий Иванович!


Перейти на страницу:

Все книги серии М.Горький. Собрание сочинений в 30 томах

Биограф[ия]
Биограф[ия]

«Биограф[ия]» является продолжением «Изложения фактов и дум, от взаимодействия которых отсохли лучшие куски моего сердца». Написана, очевидно, вскоре после «Изложения».Отдельные эпизоды соответствуют событиям, описанным в повести «В людях».Трактовка событий и образов «Биограф[ии]» и «В людях» различная, так же как в «Изложении фактов и дум» и «Детстве».Начало рукописи до слов: «Следует возвращение в недра семейства моих хозяев» не связано непосредственно с «Изложением…» и носит характер обращения к корреспонденту, которому адресована вся рукопись, все воспоминания о годах жизни «в людях». Исходя из фактов биографии, следует предположить, что это обращение к О.Ю.Каминской, которая послужила прототипом героини позднейшего рассказа «О первой любви».Печатается впервые по рукописи, хранящейся в Архиве А.М.Горького.

Максим Горький

Биографии и Мемуары / Проза / Классическая проза / Русская классическая проза

Похожие книги

Былое и думы
Былое и думы

Писатель, мыслитель, революционер, ученый, публицист, основатель русского бесцензурного книгопечатания, родоначальник политической эмиграции в России Александр Иванович Герцен (Искандер) почти шестнадцать лет работал над своим главным произведением – автобиографическим романом «Былое и думы». Сам автор называл эту книгу исповедью, «по поводу которой собрались… там-сям остановленные мысли из дум». Но в действительности, Герцен, проявив художественное дарование, глубину мысли, тонкий психологический анализ, создал настоящую энциклопедию, отражающую быт, нравы, общественную, литературную и политическую жизнь России середины ХIХ века.Роман «Былое и думы» – зеркало жизни человека и общества, – признан шедевром мировой мемуарной литературы.В книгу вошли избранные главы из романа.

Александр Иванович Герцен , Владимир Львович Гопман

Биографии и Мемуары / Публицистика / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза
Дыхание грозы
Дыхание грозы

Иван Павлович Мележ — талантливый белорусский писатель Его книги, в частности роман "Минское направление", неоднократно издавались на русском языке. Писатель ярко отобразил в них подвиги советских людей в годы Великой Отечественной войны и трудовые послевоенные будни.Романы "Люди на болоте" и "Дыхание грозы" посвящены людям белорусской деревни 20 — 30-х годов. Это было время подготовки "великого перелома" решительного перехода трудового крестьянства к строительству новых, социалистических форм жизни Повествуя о судьбах жителей глухой полесской деревни Курени, писатель с большой реалистической силой рисует картины крестьянского труда, острую социальную борьбу того времени.Иван Мележ — художник слова, превосходно знающий жизнь и быт своего народа. Психологически тонко, поэтично, взволнованно, словно заново переживая и осмысливая недавнее прошлое, автор сумел на фоне больших исторических событий передать сложность человеческих отношений, напряженность духовной жизни героев.

Иван Павлович Мележ

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза