Письма. Том I (1896–1932)

В Образовательных Учреждениях наших существует только та иерархическая ступень, которая должна, кажется, быть во всех образовательных учреждениях и во всех проявлениях просвещения и Государственности. Никогда я не слыхал, чтобы руководитель учреждений должен быть ненавидим или умаляем. Помню, как первые руководители мои на общественном поприще — отец Иоанн Кронштадтский, Д. В. Григорович и Ее Имп[ераторское] Выс[очество] Евг[ения] Макс[имилиановна], Принцесса Ольденбургская, и А. И. Куинджи — прежде всего говорили мне, что руководитель, устанавливающий духовную дисциплину, должен сделать себя уважаемым, и качество преданности и уважения этим порядком будет расти и по всем отраслям Учреждения. Лишь на пределах некоторого уважения и преданной любви я и почитаю возможным охранять строительную дисциплину вверенных мне Учреждений. Не может же кто-нибудь заподозревать непременно нечто от антихриста там, где, ознакомившись внимательно, он не найдет ничего вредного для формирования будущих кадров деятелей. Что же от антихриста в том, что Общество имени Спинозы[1014], присоединившись к Учреждениям нашим, очень трогательно праздновало Святое Рождество Христово? Что же дурного в том, что Общество Сибирское наше строит часовню Св. Сергию[1015]? Господи, неужели это от антихриста, что перед освящением этой часовни масло в лампаде, могущее гореть не более трех часов как всегда, горело и теплило лампаду всю ночь, и она была найдена горевшей при открытии часовни утром пришедшими приготовить часовню к Служению? Неужели Владыка Платон, действительно ознакомившись с Учреждениями нашими, стал бы неискренно посылать Благословение и говорить то, что он сказал при этом и о чем писал мне? В течение сорока лет на многих моих картинах, в стенописях и в мозаиках имел я великую честь изображать и Господа Иисуса Христа, и Пресвятую Богоматерь, и всех тех Святых, которые пусть свидетельствуют, искренно или неискренно я изображал их. Разве неискренно руководил я Иконописною Мастерскою? Выставка Христианской религиозной живописи, устроенная нашими учреждениями в Нью-Йорке во время минувшего Рождества Христова, поверьте, вреда не принесла, но наоборот, вызвала множество прекрасных выявлений, заставив печать говорить о значении вдохновляющих изображений. Но все это незачем утверждать словами, когда сердце и сознание наше ясно и без слов для Тех, Кто превыше нас.

Относительно же духовности Востока, конечно, очень часто трудно судить, ибо незнание языков со всеми их оттенками и наречиями очень часто даже в трудах известных ученых вносило неправильные толкования. Именно на Востоке можно слышать, что ни один человек не может достичь личными силами, без помощи Высшего Начала. Только когда возгорается серебряная нить сердца между стремящимся и Высшим, только тогда достигается Высшая Благодать. Разве это уже не есть начало пути, по которому так легко говорить и о Свете Едином? Я, конечно, понимаю, что не в осуждение писали Вы письмо Ваше, ибо осуждающий и не был бы тем искренним служителем Христовым Именем Святого Сергия, каким являетесь Вы.

Вы кончаете письмо, повторяя фразу мою, что встреча наша не случайна, и в этом вижу я дверь в будущее. Ведь не случайно было и то, что соименник Ваш, отец Иоанн Кронштадтский предуказал мне трудиться на пользу Родине. Отец Иоанн неоднократно предуказывал мне многое как о приближающихся болезнях моих или о трудах будущих. Помню, как, часто посещая семью нашу, отец Иоанн однажды подозвал меня, тогда еще ребенка, и дал мне испить в чашке вина; но когда моя мать[1016] заметила: «Батюшка, он у нас вина не пьет», он сказал: «Не мешай, скоро придется испить ему». Действительно, через две недели после этого я заболел сильнейшим тифом, причем доктор прописал мне то вино, которое дал мне отец Иоанн. Затем в течение гимназических лет отец Иоанн приезжал к нам часто, наставлял меня, а последнее его напутствие всегда остается врезанным в памяти моей. Во время окончания Академического курса отец Иоанн служил в Церкви Академии Художеств, и я, желая быть ближе, стоял в проходном коридоре, близком от Алтаря, среди густой толпы, присутствовавшей на литургии. По окончании Служения отец Иоанн, теснимый толпою, проходил этим коридором, и несмотря на то, что я был в студенческом мундире, менявшем наружность, он вдруг задержался, благословил меня и воскликнул: «Смотри не болей больше, придется сильно для Родины потрудиться». И действительно, все болезни детства моего постепенно оставили меня. И теперь, избрав в силу неоднократных явлений Преподобного Сергия Водителем и Предстателем своим, я стараюсь по разумению своему и силам трудиться и идти той начертанной мне тропою терпимости и любви, почерпая из Св. Евангелия все Указы Христа о любви и терпимости. Еще на днях я кончил одно письмо о «Терпимости»[1017] притчею о Милосердном Самарянине. Если все, что я делаю, дурно, то и скажите мне это, прежде изучив все факты моей деятельности и духовно проникнув в глубину побуждений.