Письма. Том I (1896–1932)

Кроме этих основных соображений я чувствую, что формулировка г-жи Дедлей родилась вовсе не в ее мозгу. Откуда-то она заимствует постоянный приток этих оскорбительных намеков. Нужно совершенно не знать образа мышления наших американских сотрудников, чтобы отважиться бросать безответственно такие соображения. Спрашивается, где же находится тот разлагающий фокус, который может питать эти недопустимые мысли? Вам сообща в Париже легче выяснить, где притаился не только просто враждебный, но разлагающий сердце человеческое сатанинский сотрудник. В Америке мы тоже подвергались каким-то нелепым измышлениям, но как только мы взялись за твердое расследование, то немедленно, прежде всего, перед нами обнаружился нанятый спарафучиле[1071], заведомый вор, уволенный за многие кражи. И таким образом мы могли, к великому конфузу некоторых личностей, письменно сообщить им, что они руководствовались клеветою известного преступника, вора. Это произвело необыкновенно сильное впечатление. Спрашивается, где же притаился в Париже подобный злоумышленник? Если это злоумышление Германовой, которая, не получив требуемую [ею] плату, вдруг пожелала явить свой истинный лик, лик Иуды? Так пожизненно она себя и связала тридцатью сребрениками! Или, быть может, миссис Дедлей пользуется какими-то другими источниками, которые вдохновляют ее на такие жестокие и злостные и несправедливые обвинения?

Мне бы хотелось, чтобы Вы и мадам де Во и Г. Шклявер прочли это письмо вместе и обсудили, какие же меры нужно принять, чтобы ограждаться от подобных клеветнических намеков. Вы все трое состоите нашими почетными советниками, и потому мне, который именно Вам доверяет, так важно установить точку зрения справедливости и вместе с Вами обсудить о тех мерах, которые нужно принять в Париже для местного процветания дел. Если Вы мне скажете о какой-то сторонней враждебности, то это еще не будет для меня убедительно, ибо я не знаю такой страны в мире, где бы просветительные дела не подвергались особому обстрелу. Если мы знаем, что какая-то улица неблагополучна для ходьбы, то по ней и ходить не следует. Как сказано: «У Отца Моего Обителей много»[1072], и по этому строительно-благостному Завету обратимся к тем Обителям, где очаги доброкачественны. Если Вы мне скажете о трудностях финансовых, то из переписки нашей я могу привести Вам такие сведения, перед которыми побледнеют прочие финансовые соображения. Везде трудно. Нет такой страны, где было бы легко, и тем не менее мир не должен погружаться в варварство! Из всех Ваших писем Вы не укажете ни одного Вашего соображения, которое я отринул бы или пресек. И мадам де Во не укажет, и Г. Шклявер не укажет, ибо единственная моя радость — видеть инициативу и процветание истинно образовательных начал. Вы знаете, как я радуюсь, когда не упущен ни день, ни час для какого-то полезного человечеству образования. Эпизод с Тюльпинком является очень характерным. Несмотря на его многие упущения и откладывания, несмотря на труднейшее время мы все же рекомендуем его план, не меняя в нем никаких деталей и удерживаясь от всякого, хотя бы косвенного, намека на своекорыстие, которое ставится какими-то злоумышленниками на каждом шагу в вину. Злоумышленники клевещут о саморекламе, но мы могли бы показать им образцы рекламы Учреждений и личностей, которые почитаются вне всяких подозрений! Не в давности ли лет разгадка эта? Вы уже читали мою статью «Расхищенное Сердце» и Вы знаете боль о тех явных несправедливостях, которые наносятся лицами самых разных состояний, иногда даже не стесняясь отличием духовного звания. Да, даже и духовного звания лица иногда не прочь поклеветать. Как это недостойно для носителей религий!

Вот, Вы видите, почему я так настаиваю на окончательном выяснении [о] вышесказанных злостных намеках в письме г-жи Дедлей. Тут не может быть ни Америки, ни Европы, ни Запада, ни Востока, но одно общечеловеческое достоинство. И во имя этого достоинства не только обсудите втроем, сообща, о мерах, которые следовало бы принять, чтобы подобные разлагающие дело намеки не проникали в пространство. И если г-жа Дедлей еще в Париже, попросите ее прекратить эту переписку, так оскорбительную для наших американских сотрудников. Скажу Вам совершенно доверительно, что некоторые члены нашего финансового Комитета вообще против субсидирования внеамериканских Отделов, но Вы знаете наше крайнее желание не только поддерживать, но и развивать эти Отделы, а потому для успеха этого необходимо особенное сотрудничество, о чем и прошу Вас совершенно откровенно. Переписка с мадам Дедлей уже принесла несомненный вред, и я горю желанием скорейше его исчерпать. Порадуйте меня и результатами Вашего совещания и Вашими обусловленными программами на будущее. Время очень трудное, но мы должны не только его пережить, но и победоносно продвинуться.

Сердечный привет от всех нас Вашей семье.

328 Н. К. Рерих — Л. Марену*