Читаем Письма. Том I (1896–1932) полностью

Дело в том, что Музей Рериха в Нью-Йорке уже в 1930 г. принял решение не посылать на выставки картины, исключение составляют только те картины, которые предоставляются Отделам Музея во временное пользование, как например, в случае с Парижем. Таким образом, г-ну Тюльпинку не представит затруднения договориться о комнате, где может разместиться группа моих картин. Она может примкнуть к выставке, но только не в качестве экспонатов выставки, а на правах Отдела нашего Музея. Г-ну Тюльпинку не составит труда все это организовать, ибо подобная практика уже существует. Например, я только что получил телеграмму от Его Величества короля Александра, в которой он сообщает мне о своем решении выделить комнату в Королевском музее Белграда, где будут размещены мои картины.

Как видите, я делаю все, что могу, чтобы содействовать устроению выставки в Брюгге, и самым искренним образом желаю ей успеха. Как жаль, что нам приходится проходить через такой неслыханный мировой кризис! Как много замечательных возможностей расстроено на наших глазах, и какие огромные усилия приходится прилагать, чтобы не быть затянутым в водоворот этого бедствия.

Д-р Шклявер, вероятно, уже перевел мою статью «Остров Слез», из нее Вы можете видеть, какую глубокую печаль я испытываю, видя повсеместно такой океан страданий и не имея возможности помочь. Под воздействием такой депрессии совершенно изменился даже характер людей и их отношение к жизни. Мы, конечно, знаем, что эта волна нервозности, вседозволенности и разрушения пройдет, и те ценности, которые сейчас попираются, вновь займут свое достойное место, но необходимо собрать все силы, чтобы достичь лучшего будущего. А это совсем не просто, даже если известно, что такое будущее уготовано.

Сейчас, когда я пишу это письмо, передо мной лежит план нашей биохимической исследовательской лаборатории. Мы только что были на строительной площадке и радовались тому, что стены первого этажа уже сложены, и мыслится о том, как много неотложно полезной работы претворится в этих стенах. И подумать только, что существуют люди, которые не видят никакой срочности в этой необходимой гуманитарной работе и даже считают ее ненужной. Таким образом, даже на вполне очевидном пути приходится преодолевать препятствия. Конечно, у каждого из нас свои препятствия и свои трудности, но я упоминаю о них только потому, что знаю — в Вашем сердце они отзовутся доброй нотой сочувствия.

Сообщения, которые я получаю из разных стран мира, не только из Америки, просто удручают, и с сожалением должен констатировать, что бóльшая их часть имеет отношение к образовательной работе.

Ваше письмо от 15 [апреля] прибыло 25 числа, а это рекорд даже для воздушной почты.

М-м Рерих шлет Вам самый сердечный привет. К сожалению, у меня нет оснований быть довольным ее самочувствием.

Примите, пожалуйста, наилучшие пожелания от всех нас и от меня лично.

Преданный Вам,

[Н. Рерих]

342

Н. К. Рерих — М. А. Таубе

№ 20

30 апреля 1932 г. «Урусвати»

Дорогой Михаил Александрович,

Из Парижа нам сообщают о деловом объединении под эгидою графа Кок[овцова][1117] при ближайшем участии Макл[акова] и Рубинш[тейна]. Одна эта комбинация уже, как Вы видите, нежизненна; но есть обстоятельство еще худшее. Идея и разработка организации принадлежит некоему Коренч[евскому][1118], о котором можете расспросить Шклявера. Это тот самый тип, который просил меня признаться, что я вовсе не Рерих, и при этом он называл совершенно другую русскую фамилию[1119], которая вообще на нашем горизонте никогда даже не показывалась. Мы поняли по разным его намекам, что он состоит в связи с некоторыми учреждениями, о которых также Шклявер Вам расскажет. Мое последнее напутствие ему, после наших самых странных с его стороны бесед, было: «Если хотите быть христианином, то и будьте им до конца и прежде всего оставьте всякое злошептание». Пишу это Вам для Вашего личного руководства, а также и для того, чтобы при случае Вы могли предупредить каких-либо ни в чем не повинных людей, не знающих, куда они попадают и какому именно Учреждению они тем самым служат.

Замечательно, как только начинает создаваться нечто позитивно строительное, так сейчас же темные силы подсовывают свою подсахаренную мерзость! С одной стороны, небылицы о масонстве, с другой стороны, друзья известных учреждений. Решительно все, что только может разложить зачатки здорового созидания! Из-за всего этого вывод один: держаться как можно крепче, как можно доверительнее, отбирать доброжелательные, живые единицы, впрочем, именно это и входило в Вашу программу прошлого письма. Но если мы знаем, что вредные элементы опять начинают противопоставлять добру замаскированное зло, то следует быть особенно на страже.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915
Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915

Переписка Андрея Белого (1880–1934) с философом, музыковедом и культурологом Эмилием Карловичем Метнером (1872–1936) принадлежит к числу наиболее значимых эпистолярных памятников, характеризующих историю русского символизма в период его расцвета. В письмах обоих корреспондентов со всей полнотой и яркостью раскрывается своеобразие их творческих индивидуальностей, прослеживаются магистральные философско-эстетические идеи, определяющие сущность этого культурного явления. В переписке затрагиваются многие значимые факты, дающие представление о повседневной жизни русских литераторов начала XX века. Важнейшая тема переписки – история создания и функционирования крупнейшего московского символистского издательства «Мусагет», позволяющая в подробностях восстановить хронику его внутренней жизни. Лишь отдельные письма корреспондентов ранее публиковались. В полном объеме переписка, сопровождаемая подробным комментарием, предлагается читателю впервые.

Александр Васильевич Лавров , Джон Э. Малмстад

Эпистолярная проза
Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.
Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.

П. А. Флоренского часто называют «русский Леонардо да Винчи». Трудно перечислить все отрасли деятельности, в развитие которых он внес свой вклад. Это математика, физика, философия, богословие, биология, геология, иконография, электроника, эстетика, археология, этнография, филология, агиография, музейное дело, не считая поэзии и прозы. Более того, Флоренский сделал многое, чтобы на основе постижения этих наук выработать всеобщее мировоззрение. В этой области он сделал такие открытия и получил такие результаты, важность которых была оценена только недавно (например, в кибернетике, семиотике, физике античастиц). Он сам писал, что его труды будут востребованы не ранее, чем через 50 лет.Письма-послания — один из древнейших жанров литературы. Из писем, найденных при раскопках древних государств, мы узнаем об ушедших цивилизациях и ее людях, послания апостолов составляют часть Священного писания. Письма к семье из лагерей 1933–1937 гг. можно рассматривать как последний этап творчества священника Павла Флоренского. В них он передает накопленное знание своим детям, а через них — всем людям, и главное направление их мысли — род, семья как носитель вечности, как главная единица человеческого общества. В этих посланиях средоточием всех переживаний становится семья, а точнее, триединство личности, семьи и рода. Личности оформленной, неповторимой, но в то же время тысячами нитей связанной со своим родом, а через него — с Вечностью, ибо «прошлое не прошло». В семье род обретает равновесие оформленных личностей, неслиянных и нераздельных, в семье происходит передача опыта рода от родителей к детям, дабы те «не выпали из пазов времени». Письма 1933–1937 гг. образуют цельное произведение, которое можно назвать генодицея — оправдание рода, семьи. Противостоять хаосу можно лишь утверждением личности, вбирающей в себя опыт своего рода, внимающей ему, и в этом важнейшее звено — получение опыта от родителей детьми.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Павел Александрович Флоренский

Эпистолярная проза