Венеция, слов нет, великолепна, но дорога. К тому же работы здесь нет, и вообще город не по мне. С ним что-то не так, нету глубины, тонкости, ужаса… Вот Мехико, Танжер — там я как дома. А ты напиши, обязательно напиши, каковы твои планы, сколько планируешь пробыть в Европе и проч. Уверен, где-нибудь сконтачиться да получится.
Всегда твой, Билл
P.S. Ты не знаешь теперешний адрес Ильзы [358]? Я, когда в прошлый раз в Нью-Йорк приезжал, не нашел ее. Хотя если она сейчас в Европе, то, может, удастся с ней пересечься.
[…]
Алан шлет тебе привет.
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
Марокко, Танжер 16 сентября 1956 г.
Дорогой Аллен!
Получил твое письмо. Значит, ждать тебя в январе? Хорошо, на это время стану твоим гидом. Пробуду здесь, как в песне поется, при свете и в тени [359] (пока предки не дадут денежек). Нет больше в мире такого города, как Танжер. Я тут расслабляюсь настолько, что, кажется, еще чуть-чуть — и растаю. Могу часами глядеть на бухту, раскрыв рот, словно парнишка, ничего крупней ручья не видавший. Джанк я забыл, и больше не хочется! Даже если вспомню о наркоте, то ни малейшего искушения попробовать не испытываю.
По-моему, остальные торчки срываются, потому что традиционный способ не лечит их на метаболическом уровне. Зато апоморфиновый метод доктора Дента решает проблему целиком и сразу.
Вот это ты знать должен: в юроде есть святой, который в свободное от святошества время предсказывает будущее. Приходит к нему одна англичанка и просит совета, а он ей: «Женщина, ты хочешь изведать могучей силы из моего источника жизни… — Тут он извлекает из штанов свой источник жизни. — Вот, отобедай из него, сестра, и будет тебе счастье. Ибо даю тебе шанс необычайный». О как, бывает, и такое у нас проворачивают.
Секса во мне как никогда много. Вчера устроил двухчасовой марафон с Нимуном — моей нынешней пассией. Так что сегодня надо думать о высоких материях. И чем же я занимаюсь весь день? Одетый в хэбэшную чехословацкую пижаму винного цвета, предаюсь лени, изобретаю секс-игрушки, типа я Руб Гольдберг; придумал уже целый ряд замечательных кресел-качалок и диванов, которые раскачиваются взад-вперед и в стороны, не говоря уже о кресле-качалке матушки Ли на шарнирах, которые гарантированно выдерживают любые непредвиденности бурной субботней ночи; есть еще виброматрасы, забавные гамаки, тубзики для вагончиков на американских горках и самолетиков в луна-парках; конкретно сейчас разрабатываю прототип акваланга и бассейна, где температура воды подстраивается под температуру тела, и заодно в нем нагоняются искусственные волны.
Домовладелица мной недовольна: запрещает водить к себе столько арабов. Поэтому я и Дэйв [Вулман], этот танжерский Уолтер Уинчел, отыскали пансион, в котором дозволяется все [360]. Управляют местечком две сайгонские шлюхи-наркоманки в отставке. Устроимся на первом этаже: я, Дэйв и Эрик [Гиффорд] (мужик приличную школу закончил — Итон, в 1926-м), который с одним проститутом сошелся на такой теме: подделать украденный дорожный чек. Проститут сначала ко мне обратился, но я отшил его: «Против закона идти? За двадцать-то пять баксов?! Ты за кого меня держишь? За афериста мелкого? Иди вон к Эрику». Надеюсь, прокатит у них, наверняка не узнать. Жернова «Американ экспресс» мелют медленно, но верно и очень мелко. Подойдет однажды к Эрику человек в элегантном сером костюме (эти гады сегодня неплохо зарабатывают, вот и щеголяют в дорогой одежде), похлопает его по плечу и спросит: «Вы — Эрик Тревор-Орме-Смит-Крейтон, он же Эль Чинче (Клоп)?»
Как бы там ни было, мы трое занимаем первый этаж, комнаты выходят в сад, и у нас еще отдельный вход. «Чувствуйте себя как дома, ладно?» — говорит старая шлюха, тыча мне в ребра. Коридорный — паренек-испанец, пидорок приятной (в плане разврата) наружности. А так лицо у него на редкость гнусное и бестолковое. Я такими эпитетами людей редко награждаю, но в случае с этим мальчиком они идеально подходят. Если слышишь, как одна из шлюх орет на весь дом: «Хоселито! Хоселито!» — значит, Хоселито развращает очередного клиента. Эрик, если деньги нужны, сам его трахает. Неплохая, можно сказать, подобралась компания.