Письмо из прошлого

Глава 14. Взгляд в бездну

- Пап, ты дома? – Она поставила на пол сумку, в тишине ее голос прозвучал жалко, и она отчего-то ощутила  волнующий запах тревоги. Так уж вышло, что в свои небольшие годы, она знала толк в таких ощущениях, знала наверняка, ощущала интуитивно – у тревоги и страха есть и запах, и даже вкус – горечи и стали, присасывающийся к нёбу и ударяющий в нос. Вот и сейчас, слюна стала горькой, а в носу защекотало от боли.

Маша, опираясь о стену, сняла кроссовки, медленно стянула с себя тонкую куртку, ощутив при этом запах одеколона Макса, голова закружилась от удовольствия и счастья. Счастье – оно есть! И сегодня она переполнена этим чувством.

С кухни снова донесся скрип, видимо, отец, все-таки дома и Маша в два беззаботных прыжка оказалась у двери, толкнула её и замерла на пороге.

Дикий душераздирающий крик раздался, словно со стороны, заполнил пространство, сбил дыхание.

Папка, что же ты натворил…

Маша взвизгнула, попятилась назад в коридор, застонала так громко, что заложило уши, потом рванула обратно в кухню, прикоснулась дрожащими руками к раскачивающемуся под потолком отцу – его ноги без носков были ужасно холодными.

- Папа! – она снова закричала, отвернулась не в силах смотреть на его побелевшее лицо, бросилась к дверям и бежала, казалось, целую вечность, застучала кулаками по соседской двери напротив. – Анна Кузьминична, откройте! Помогите!

Громкие, взволнованные голоса соседей, тот самый участковый, вечно донимающий ее наставлениями, санитары, наверное, из морга, мелькание незнакомых лиц. Маша сидела неподвижно на табурете посреди коридора и смотрела на всех отстранённым взглядом. Несколько раз пришлось вдохнуть нашатырь, но и он не привел ее в чувство. Да и какой они хотели ее видеть? Рыдающей и ползающей у ног покойного отца, лежавшего до сих пор на полу кухни? Да она так и делала, но мысленно, потому как подняться сейчас с этого старого табурета просто не было сил. Не было и слез, глаза вдруг стали большими и круглыми, совершенно сухими, чужими – её глаза не могли такое видеть. Не могли и не должны.

- Маша, выпей. – Соседка Анна Кузьминична поднесла к ее рту холодный стакан с прозрачной жидкостью, запахло валерьяной. Маша выпила все до дна, позволила себя увести в свою комнату, покорно легла на кровать и закрыла глаза – всё, как ей сказали. Они велели спать, но она лишь смотрела в темноту, и ей казалось, что она не лежит, а летит в темную нескончаемую пропасть. А когда ее кровать озарило утреннее солнце, она открыла глаза – напротив, в кресле сидела приехавшая баба Лида.

- Проснулась, - сказала та, поправила на голове черный платок, и Машу вдруг затрясло, забило дрожью, из глаз полились слезы. – Там парень твой пришел, на кухне сидит, ждет, пока ты проснешься.

А Маша уже видела его, сквозь ливень слез, идущего к ней по коридору.

- Макс!

- Тише, малышка моя, тише! – он сел на кровать, прижал ее к себе, задышал горячо в шею. – Мы справимся, все пройдет.

- Я пришла, а он там, посреди кухни. Зачем он это сделал? Зачем оставил меня? Как же я?

Максим молчал, прижимал ее к себе все сильнее, гладил рукой по голове, а Баба Лида печально следила за ними из кресла, покачивая головой.

Похороны отца Маша не пропустила, смотрела на происходящее и ощущала себя картонной куклой, которую кто-то зачем-то поставил сюда и играл ею в свои темные игры. На обратной дороге к дому, к этой пустой квартире, в которой не было теперь их прежней жизни, соседи что-то говорили ей, ободряюще хлопали по продрогшим рукам, заглядывали в опухшее от слез лицо. А она лишь прижималась к теплой груди единственного теперь для нее любимого человека, чье тепло она могла чувствовать и ощущать беспрепятственно, могла с удовольствием и облегчением слышать, как бьется любимое сердце. Одно на целую вселенную.

После поминок в столовой на бывшей работе отца, Маша просидела несколько часов в машине Максима, затем попрощалась с ним, отправилась в дом, в котором теперь хозяйничала баба Лида. Он рвался проводить ее, но она настояла, что дойдет несколько метров сама, подышит воздухом, погрустит в одиночестве. Он уступил, вернее, сделал вид, что уступает, потому, как она видела краем глаза, ехавшую за ней следом машину. А вот и пятиэтажный многоквартирный дом, их окна на втором этаже справа от подъездного окна, в которых никогда уже не загорится красный бра под кухонным потолком, не заиграет гитара, не запоет отец и даже не загалдят пьяные гости. А она все жаловалась на них!.. Если бы она тогда знала, что это тоже было счастье – гости в доме и смех отца…

Маша медленно поднялась по ступеням, казавшимся ей теперь высокими и крутыми, окинула потухшим взглядом входную дверь, на которую только что приколотили огромный деревянный крест, уже особо ничему не удивляясь, сказала сидевшей на табурете в коридоре бабе Лиде:

- Склеп, а не квартира. – Она переступила порог, облокотилась о холодную стену, к которой был аккуратно прикреплен молитвенник и маленький деревянный крест. – Как мне жить теперь здесь? Как мне вообще теперь жить?