Письмо с того берега

Моя повозка, в которой было все, чем я владею, потерялась где-то в дороге и, наверное, попала к французам. Теперь у меня не осталось ничего, кроме этой тетради, старого платья, денщика и верховой лошади. Но пуще всего я жалею о платочке Марии, ее письмах и образке. Для меня это было дороже всего на свете.

13 сентября. Пятница. Вечером, когда я был в своей палатке, меня окликнул денщик и показал небесное знамение. Остроконечная огненная полоса поднялась над горящей Москвой. Все решили, что это предзнаменование, но хорошее или плохое, согласия не было.

Флешбэк № 8

Письмо Мишеля Шарбонье, капитана La Grande Armée

Сентябрь 1812 года

Эмилия, любовь моя! Не было ни дня, ни одной ночи, чтобы я мысленно не сжимал вас в своих объятиях. Воспоминания о вас заставляют меня забыть о лишениях и несчастиях, которые приходится переносить здесь, в России. Москва могла оказаться концом нашего похода и наших мучений. Уже на подступах к городу, увидев множество сияющих куполов, мы были так поражены этим зрелищем, что у всех вырвался радостный крик: «Москва! Москва!».

Вступая в город, мы не встретили никакого сопротивления. Офицеры получили великолепные жилища, которых чувствовали себя хозяевами. Москва была велика, но безлюдна, в ней царило смертельное безмолвие. Даже самые смелые из нас были потрясены, опасаясь западни или засады. Мы были напуганы огромностью нашей победы, и Москва представлялась нам бездыханным мертвецом.

В первый же день в городе начались пожары, которые быстро распространились. Вблизи моего жилища взорвались пороховые погреба, оставив меня без слуха на несколько дней. Никогда я не видел более ужасающего зрелища, пламени, похожего на разъяренное море. Величественный город был предан огню и грабежам.

Огонь уничтожил большую часть домов, когда начался проливной ливень. Черные клубы дыма с пожарищ затянули серое небо и кроваво-красный диск солнца.

Оставшаяся часть домов не могла приютить огромное войско. Запасы провианта истощались. Денщик исправно добывает мне конину и очень редко – картофель. Он сокрушается тем, что трехфунтовый солдатский хлеб здесь стоит двенадцать франков. Мои же мысли заняты тем, что ради этого ужаса, мы пересекли всю Европу и потеряли большую часть армии.

Провести зиму в Москве будет немыслимо. План русских удался.

Чтобы смягчить впечатление от такого множества бедствий, хочу вас уверить, дорогая Эмилия, что мое сердце навсегда принадлежит только вам.

Глава 22 Конец надеждам